Вновь прибывший дотронулся до канотье и спросил:
– Сколько у вас там?
– Что, простите? – Лолейко недоуменно уставился на говорившего. – Сколько сейчас времени, вы спросили?
– Нет, о том, который час, я прекрасно осведомлен. У меня «Буре», подарок градоначальника. Я спросил, сколько в вашем чемодане денег. Миллион?
Лолейко вскочил было, но стоявший рядом попутчик, сильно нажав на плечи, усадил его на скамейку.
– Девятьсот тысяч…
– Десять лет назад я это все придумал. Сейчас с ценами чехарда, а в ту пору еще хлеще было. Почему только мне такая комбинация в голову пришла, до сих пор удивляюсь. Подобрал я людей надежных, чему должность моя немало способствовала, поставил на нужные места и начал купоны стричь. И так все у нас складно выходило! О каждой ревизии я заранее знал – командировочные-то мне оформлять приходилось, так что ни о какой внезапной проверке не могло быть и речи. Десять лет жили мы не тужили да еще столько бы прожили, если бы не этот идиот Хохлов! Сколько раз я его вразумлял, сколько раз говорил! Другие заведующие филиалами не меньше его имеют, а ведь про них никто никогда и не думал! Ладно бы кутил и деньги по ветру бросал, так он вздумал об этом хвалиться, и кому?! Члену правления! Поздно я об этом узнал, а не то б…
– Что «не то б»? – спросил у замолчавшего Лолейко Кунцевич. – Как Горянского – ножом по горлу?
– Я же вам уже говорил – к убийству Минея Моисеевича я не причастен! Я бы просто спровадил Хохлова куда подальше, да и дело с концом. Жил бы он сейчас в Ницце, пропивал бы свои тыщи, а мы бы дело делали. Но Горянского отправили к нему, минуя меня, и о ревизии я узнал только из телеграммы.
– Кстати, а кто такой этот Абакумов? – поинтересовался коллежский секретарь. – И как вы узнавали содержимое телеграмм, если он их ни разу не получал?
– Никакого Абакумова не существует. У меня на почте есть прикормленный сотрудник, который просматривает телеграммы на его имя, вот и все. Телеграммы, которые приходят на адрес самой почтово-телеграфной конторы, складывают в особый ящик, по алфавиту, потому телеграммы на имя Абакумова почти всегда лежат сверху. Мой человек читал их и передавал мне при встрече их содержимое.
– Какой интересный тайный способ сношений! Надо запомнить! – восхитился Кунцевич. – Продолжайте, прошу вас.
– Так вот, как только я узнал о ревизии, приказал Хохлову купить Горянского. У того ничего не получилось. То ли Миней Моисеевич был кристально честен, то ли Назар Титыч ему мало предложил, не знаю. Я грешил на скупость этого идиота и потому велел Павлу повторить попытку подкупа. Ну а тот… Проявил инициативу, так сказать.
– Ну, его ли это была инициатива или ваша, это мы проверим. А как вы сошлись с Астаниным?
– О! Тут целая история! Несколько лет назад он набедокурил у себя в Петербурге, и ему срочно пришлось уехать из города. Паша думал, что его ищет полиция, и потому перешел на нелегальное положение. Каким-то ветром его занесло в Киев, где он, не имея ни друзей, ни знакомых, ни гроша за душой, принялся добывать хлеб насущный известным ему способом – грабя и воруя. Я раньше домик снимал в самом Киеве, на окраине, в Лукьяновке. И вот Пашка как-то ночью почтил меня своим присутствием. А я, видите ли, храня при себе известный капиталец, всегда был готов к обороне – без заряженного револьвера под подушкой не засыпал. В общем, встретил я незваного гостя достойно. Сначала было хотел его в полицию сдать, но потом передумал. Разговорились мы, Павлик мне о своей несчастной жизни поведал, и решил я его простить и к себе приблизить – человек с такими навыками всегда в хозяйстве пригодится. Отмыл я его, откормил, одел-обул и устроил в товарищество на службу – мальчиком на побегушках. А надо вам сказать, что Пашка с дружками и подругами своими питерскими связь поддерживал, переписывался. Они-то ему и сообщили, что то, что он натворил, мимо полиции прошло и что его никто не ищет. Стал Паша по карьерной лестнице подниматься, а вскорости я его к Льву Соломоновичу приставил – глазами и ушами моими он стал при директоре-распорядителе. Думал, как ловко все получилось, а оно вон чем обернулось! Я, как об убийстве узнал, на службе больным сказался, а сам – на скорый поезд и в Петербург. Там встретился тайно с Пашкой, поругал его, ну а потом стали мы следы заметать. Подложный отчет я еще здесь, в Киеве изготовил и за Горянского расписался. Навыков в подделке подписей у меня нет, потому я сначала подпись поставил – несколько листов пришлось испортить, а потом текст набрал. Представляете, Веккеру как-то об этом удалось узнать!
– Научные методы сыска, – важно заметил чиновник для поручений, – мы теперь и не то можем! Мы даже определили, на какой машине вы печатали!
– Неужели и это можно определить? – изумился делопроизводитель.
– Конечно! Отчет вы фабриковали на «Ундервуде» бухгалтерии.
– Точно! Вечером, когда все ушли. Вот это да!
– Продолжайте.
– Да почти все и рассказал. Свалить все на одного из апашей придумал Павел – он нашел человека, которому светила бессрочная каторга, и уговорил за весьма умеренную сумму оговорить себя. Признаться честно, я думал, что все будет шито-крыто. Если бы я знал, что Веккер начнет сличать подписи! Да-с, перестарался я… Но я все равно не могу понять, как вы узнали, что я – это я? Ну не мог Пашка меня так быстро выдать!
– Я же говорю – наука не стоит на месте. Я на одних кроликов уйму денег истратил.
На допросе у следователя подельники Лолейко признались, что, кроме игры с ценами на сахар, их предприятие имело еще один серьезный источник дохода: пустовавшие после продажи урожая склады заполнялись другим товаром – на хранение брали все, от синьки до картошки. Купцы исправно платили арендную плату, вот только Киевское товарищество сахарозаводчиков ни копейки из этих денег не получало: все прибыли поступали в полное распоряжение другого товарищества – «Лолейко и Ко».
Астанин взял всю вину в убийстве на себя, и его должны были судить за эксцесс исполнителя. Остальным членам шайки грозили относительно небольшие сроки, но им пришлось больше года провести в предварительном заключении, до тех пор, пока не поймали Хохлова.
Выправив себе подложный паспорт, Назар Титович уехал в Париж, а оттуда переместился в Италию. На месте ему почему-то не сиделось, и, поколесив по континентальной Европе, он оказался в Лондоне, где был опознан и задержан по запросу российских судебных властей.
Когда из Лондона пришло сообщение о том, что Хохлов арестован и содержится в тюрьме «Брикстон», Кунцевич выехал в столицу Британской империи. На его поездку Киевское товарищество выделило 300 рублей.
После того как Мечислав Николаевич привез Хохлова в Петербург и сдал в пересыльную тюрьму, к нему явился невзрачный господинчик в клетчатом костюме. Господинчик отрекомендовался репортером газеты «Саратовский вестник» и попросил об интервью. Коллежский секретарь был польщен проявленным к его персоне интересом, но откровенно отвечать на вопросы не стал, обрисовав дело в общих чертах.
