1) смутного, но глубокого страха оказаться «ненормальной»;
2) ипохондрических страхов и симптомов, таких, как боли и выделения, не имеющие органической основы, которые побуждают пациенток обращаться за советом к гинекологу. Там они получают лечение с помощью суггестии, или своего рода успокоение, им становится лучше, но страх, естественно, возвращается, и они вновь приходят с теми же жалобами. Иногда страх приводит к тому, что пациентки настаивают на операции. Они испытывают чувство, будто физически у них не в порядке что-то такое, что можно исправить только столь радикальным способом, как операция;
3) страхи могут принимать и такую форму: повредив себя, я никогда не смогу иметь ребенка. У совсем молоденьких девушек связанный с этим страх может иной раз полностью сознаваться. Но даже эти юные пациентки обычно скажут вам сначала, что иметь детей представляется им делом, вызывающим отвращение, и они никогда не собирались их иметь. Лишь гораздо позже вы узнаете, что чувство отвращения представляет собой реакцию типа «зелен виноград» на бывшее раньше очень сильным желание иметь много детей и что вышеупомянутый страх привел их к отрицанию этого желания.
Противоречивых бессознательных тенденций, связанных с желанием иметь ребенка, предостаточно. Природный материнский инстинкт может столкнуться с противодействием некоторых бессознательных мотивов. Я не могу сейчас вдаваться во все детали и упомяну только одну возможность: для тех женщин, у которых в каком-то уголке их души присутствует желание быть мужчиной, беременность и материнство, олицетворяющие собой женские достижения, имеют преувеличенное значение.
Мне, к сожалению, не довелось наблюдать случая мнимой беременности, но, вероятно, она тоже проистекает из бессознательно усиленного желания иметь ребенка. Каждому гинекологу знакомы женщины, необычайно нервные и подавленные, но обретающие полное счастье, стоит им забеременеть. Для них тоже беременность представляет собой особую форму удовлетворения.
То, что усиливается в указанных случаях, – это не столько идея иметь ребенка, нянчить и ласкать его, сколько идея беременности сама по себе, идея вынашивания ребенка в своем теле. Состояние беременности имеет для них утонченную нарциссическую ценность. В двух подобных случаях имела место задержка родов. Было бы слишком поспешно делать какие-либо выводы, но и при всей критической осмотрительности можно было бы по крайней мере подумать здесь о возможности того, что бессознательное желание удержать ребенка в себе могло послужить объяснением некоторых случаев задержки родов, по-иному не объяснимых.
Еще один фактор, иногда играющий определенную роль, – сильный страх умереть во время родов. Сам по себе этот страх может осознаваться, а может и нет. Но подлинный его источник не сознается никогда. Один из основных его элементов, как подсказывает мой опыт, – это застарелая вражда к беременной матери. Одна пациентка, которую я имею в виду, чрезвычайно боявшаяся умереть во время родов, вспомнила, что, будучи ребенком, она в течение многих лет с тревогой наблюдала за матерью, не беременна ли та снова. Стоило ей увидеть беременную женщину на улице, как ею овладевало желание пнуть ее в живот, и, естественно, в ответ она боялась, как бы нечто столь же ужасное не случилось и с ней.
С другой стороны, материнскому инстинкту могут противодействовать бессознательные враждебные импульсы, направленные против ребенка. Здесь очень интересную проблему представляет возможное влияние таких импульсов на гиперемию, преждевременные роды и послеродовую депрессию.
Однако вернемся еще раз к страхам, связанным с мастурбацией. Я уже упомянула о том, что они могли возникнуть как следствие идеи пациентки о физическом повреждении и что этот страх способен вести к ипохондрическим симптомам. Есть еще один способ выражения этих страхов: через отношение к менструации. Мысль о нанесенном себе вреде заставляет женщину негодовать на свои гениталии как на своего рода рану, и менструации поэтому эмоционально воспринимаются как еще одно подтверждение такого предположения. Для этих женщин существует тесная связь между кровотечением и раной. Отсюда понятно, что для них менструация никак не может представляться естественным процессом и что они всегда будут испытывать чувство глубокого отвращения к ней.
Это подводит меня к проблеме меноррагии и дисменореи. Разумеется, я говорю только о тех случаях, в которых нет ни локальной, ни какой-либо иной органической причины. Основа для понимания любого функционального менструального расстройства такова: психическим эквивалентом телесных процессов в гениталиях в это время является возросшее либидинозное напряжение. Женщина, психосексуальное развитие которой протекало уравновешенно, справится с ним без каких-либо серьезных затруднений. Но есть множество женщин, которым едва удается поддерживать хоть какое-то равновесие и для которых возрастание либидинозного напряжения оказывается последней каплей, переполняющей чашу.
Под бременем растущего напряжения оживают всякого рода инфантильные фантазии, особенно те, что тем или иным образом связаны с процессом кровотечения. Во всех этих фантазиях, вообще говоря, половой акт предстает как нечто жестокое, кровавое и болезненное. Я обнаружила, что подобные фантазии играли существенную роль у всех без исключения пациенток, страдавших меноррагией и дисменореей. Обычно дисменорея начинается если не в пубертате, то в период, когда пациентка сталкивается с сексуальными проблемами взрослых.
Я попытаюсь привести несколько примеров. Одну мою пациентку, хронически страдавшую тяжелой формой меноррагии, всякий раз, стоило ей подумать о половом сношении, преследовал вид крови. В процессе анализа мы обнаружили, что детерминанты этого видения, возникавшего при определенных обстоятельствах, содержатся в некоторых детских воспоминаниях.
Она была старшей из восьми детей, и ее самые страшные воспоминания относились к тому времени, когда рождался новый ребенок. Она слышала крики матери, видела тазы с кровью, которые выносили из ее комнаты. Ранняя ассоциация деторождения, половых отношений и крови была так близка ей, что когда однажды вечером у ее матери случилось легочное кровотечение, девочка немедленно связала его с супружескими отношениями между родителями. Менструация оживила в ней эти детские впечатления и фантазии о весьма кровавой половой жизни.
Только что упомянутая пациентка страдала и тяжелой формой дисменореи. Она сама полностью отдавала себе отчет, что ее реальная сексуальная жизнь связана со всевозможными садистскими фантазиями. Стоило ей услышать или прочитать о жестокостях, она испытывала сексуальное возбуждение. По ее собственному описанию, во время менструаций она испытывала такие боли, как если бы ей вырывали внутренности. Столь специфическая форма была обусловлена инфантильными фантазиями. Она вспомнила, что, когда была маленькой девочкой, считала, что во время полового акта мужчина что-то вырывает из тела женщины. В дисменорее она эмоционально проигрывала эти старые фантазии.
Я допускаю, что большинство моих утверждений, касающихся психогенных факторов, могут прозвучать как совершенно фантастические, хотя, пожалуй, на самом деле все это отнюдь не фантазия – просто это чуждо нашему привычному медицинскому мышлению. Если мы хотим иметь нечто большее, чем чисто эмоциональная оценка, существует только один научно оправданный путь – проверка фактов. То, что симптомы болезни исчезают в процессе выявления и раскрытия ее психических корней, разумеется, еще не может быть доказательством того, что именно этот процесс вызывает исцеление. Любое искусное внушение может привести к тому же результату.
