3. Третий источник, как мне кажется, наименее распространен, ибо мне не удалось обнаружить его присутствия во всех случаях, поэтому я не возьмусь поручиться за то, что он имеет значение в каждом примере. Некоторые из женщин, как уже говорилось, сами припоминают, что в раннем детстве пережили сексуальное возбуждение, сходное с оргазмом. В отношении других с определенной долей уверенности можно вывести, что подобное переживание имело место, опираясь на такие возникшие впоследствии проявления, как страх перед оргазмом, хотя сновидения выдавали, что страх сочетается со знанием об оргазме. Возбуждение, пережитое в ранний период жизни, действовало устрашающе как из-за специфических условий, сопутствовавших данному переживанию, так и просто из-за его всепоглощающего характера, специфичного для незрелого субъекта, и поэтому оно вытеснялось. Тем не менее переживание оставило определенный след – намек на удовольствие, намного превосходящее то, что можно получить из любого другого источника, и на нечто необычайно животворное для всего организма. Я склоняюсь к тому, что подобные следы приводят именно этих женщин – в большей степени, чем обычно, – к тому, чтобы считать сексуальное удовлетворение своего рода эликсиром жизни, которым способны снабдить их мужчины и без которого придется иссохнуть и зачахнуть, тогда как его нехватка делает невозможными достижения в любом другом направлении. Этот пункт, однако, нуждается в дальнейшем подтверждении.
Несмотря на разнообразные причины стремления добиться расположения мужчин, несмотря на огромные усилия, прилагаемые для достижения поставленной цели, все эти попытки обречены на провал. Причины этой неудачи надо искать отчасти в том, что уже было сказано. Они произрастают на той почве, которая привела пациенток к поражению в соревновании за мужчину, но которая вместе с тем снова заставляет прилагать особые усилия для его завоевания.
Распаленное чувство соперничества с другими женщинами побуждает их, конечно, вновь и вновь демонстрировать свое эротическое превосходство, и в то же время их деструктивные импульсы в отношении женщин неизбежно привносят в любое соперничество за мужчину глубокую тревогу. В соответствии с силой тревоги и, пожалуй, еще больше в соответствии с субъективным осознанием своего поражения и вытекающим отсюда снижением самооценки конфликт между нарастающим побуждением включиться в соперничество с другими женщинами и вызванным им усилением тревоги изливается вовне, в стремление избежать подобной конкуренции вообще, либо, наоборот, в попытку приумножить усилия в этом направлении. Выявленная картина может поэтому развернуть перед нами весь диапазон вариантов, начиная с женщин, чрезвычайно сдержанных в любых шагах по установлению взаимоотношений с мужчинами, хотя и жаждущих их вплоть до утраты всех прочих желаний, и кончая женщинами подлинно донжуановского типа. Включение в одну категорию всех этих женщин, невзирая на видимые различия между ними, оправдано не только сходством их фундаментальных конфликтов, но и сходством их эмоциональной ориентации, несмотря на огромную разницу ее внешних проявлений, точнее, особо учитывая их установку в сфере эротики. Уже упомянутое обстоятельство, что «успех» у мужчин сам по себе эмоциональной ценности не имеет, вносит заметный вклад в указанное сходство. Более того, ни в одном из случаев так и не удается достигнуть взаимоотношений с мужчиной, удовлетворяющих женщину либо духовно, либо физически.
Обида на то, что они – женщины, побуждает их доказывать самим себе свою женскую состоятельность, причем побуждает как прямо, так и косвенно – через опасение, что у них не все в норме. Но поскольку поставленная цель оказывается недостижимой в силу того, что по мере ее приближения немедленно происходит самообесценивание достигнутого, такой оборот дела приводит к быстрой замене одного отношения другим. Их заинтересованность в мужчине, способная даже создать иллюзию чрезвычайной влюбленности в него, как правило, сразу пропадает, как только он оказывается «покорен», то есть стоит ему стать эмоционально от них зависимым.
Эта тенденция ставить человека в зависимость с помощью любви, которую я уже описала в качестве характерной особенности переноса, имеет еще один определяющий фактор. Она обусловлена тревогой, подсказывающей, что зависимость – это опасность, которой надо избегать любой ценой, и, следовательно, раз любовь или какая-либо иная эмоциональная привязанность есть то, что в наибольшей степени порождает зависимость, они представляют собой большое зло, которого следует избегать. Другими словами, страх перед зависимостью – это глубинное опасение пациенток испытать разочарования и унижения, проистекающие, как они полагают, из их влюбленности; унижения, которые они сами претерпели в детстве и теперь хотели бы, чтобы впоследствии их пережили другие. Таким образом, первоначальное переживание, оставившее после себя столь сильное ощущение уязвимости, причинялось преимущественно мужчиной, а поведение, явившееся его следствием, направляется примерно в равной степени и на мужчин, и на женщин. Например, пациентка, желавшая поставить меня в зависимость с помощью подарков, как-то выразила сожаление, что не пошла к аналитику-мужчине, потому что мужчину гораздо легче заставить влюбиться и тогда – игра выиграна.
Защита себя от эмоциональной зависимости соответствует, таким образом, желанию стать неуязвимой, подобно Зигфриду в германской саге, искупавшемуся для этого в крови дракона.
В других же случаях механизм защиты проявляется в склонности женщины к деспотизму, а также к бдительности, с тем чтобы удостовериться, что партнер останется более зависимым от нее, чем она от него, и, конечно же, это сопровождается соответствующими вспышками гнева, явно выраженными или подавленными, стоит лишь партнеру проявить хоть какой-нибудь признак независимости.
Двояко детерминированное непостоянство по отношению к мужчинам служит в дальнейшем удовлетворению затаенной жажды мести, сходным образом развившейся на основе первоначального поражения; желание состоит в том, чтобы одержать верх над мужчиной, бросить его, отвергнуть просто потому, что женщина сама однажды почувствовала себя брошенной и отвергнутой. Из всего сказанного видно, что шансы пациенток на выбор подходящего объекта весьма малы, а практически сводятся на нет; по причинам, отчасти связанным с их отношением к другим женщинам, отчасти – с их собственным самолюбием, эти женщины слепо хватаются за первого попавшегося мужчину. К тому же в двух третях рассмотренных здесь случаев в дальнейшем их шансы еще больше уменьшились из-за фиксации на отце, бывшем тем самым человеком, вокруг которого первоначально концентрировалась борьба в детстве. В таких случаях сначала создавалось впечатление, будто в действительности они искали отца или образ отца, и впоследствии очень быстро бросали мужчин потому, что те не соответствовали этому идеалу и к тому же становились объектами мести, изначально предназначавшейся отцу; другими словами, создавалось впечатление, будто фиксация на отце составляла ядро невротических расстройств у этих женщин. Хотя и в самом деле такая фиксация усиливает проблемы у многих женщин, тем не менее она наверняка не играет какой-то особой роли в генезе данного типа нарушений. Во всяком случае, не составляет динамической сердцевины той специфической проблемы, которой мы здесь занимаемся, ибо почти в трети рассмотренных случаев в этом отношении не было найдено ничего такого, что превосходило бы обычный уровень по интенсивности или по какому-либо особому показателю. Я упоминаю здесь данный вопрос только по техническим причинам. Ибо из опыта известно, что, если проследовать через фиксации на ранних ступенях развития, не проработав предварительно всей затронутой проблематики, легко зайти в тупик.
