Враждебные чувства, неизбежно возникающие на основе таких саморазрушительных тенденций, также не могут выражаться свободно, поскольку они воспринимаются как угроза спокойствию, сопутствующему сознанию того, что тебя любят, – основному источнику защиты от тревоги. Поэтому слабость и страдание, и без того уже выполняющие многие функции, выступают здесь еще и как средство выражения враждебности.
Использование этого синдрома наблюдаемых установок в антропологическом исследовании может стать источником серьезной ошибки; дело в том, что мазохистские установки не всегда проявляются как таковые – нередко они скрываются за защитами, обнаруживаясь лишь после устранения последних. Поскольку анализ этих защит явно остается за рамками такого исследования, они будут приняты за «чистую монету», а сами мазохистские установки ускользнут от наблюдения.
Рассматривая затем наблюдаемые мазохистские установки безотносительно их глубинной мотивации, я бы предложила антропологам искать данные для ответа на следующие вопросы – при каких социальных или культурных условиях мы чаще обнаруживаем у женщин, чем у мужчин:
1) проявление запретов на прямое выражение требований или агрессии;
2) отношение к себе как к слабому, беспомощному или низшему существу и явное или неявное требование за это компенсаций и привилегий;
3) эмоциональную зависимость от противоположного пола;
4) проявление тенденций жертвовать собой, подчиняться, ощущать, что тобой пользуются или тебя эксплуатируют, перекладывать ответственность на противоположный пол;
5) использование слабости и беспомощности как средств привлечения и подчинения себе противоположного пола
[112].
Помимо этих формулировок, которые являются непосредственным обобщением опыта психоаналитической работы с мазохистичными женщинами, я могу также представить некоторые обобщения относительно причинных факторов, предрасполагающих к проявлению мазохизма у женщин. Проявления этих феноменов следует ожидать в любом культурном комплексе, включающем в себя один или несколько из следующих факторов:
1) блокировку выходов для открытого проявления чувств и сексуальности;
2) ограничение количества детей, так как рождение и воспитание детей приносит женщине разного рода удовлетворение (дает выход нежности, потребности достижения, повышает самооценку), и это становится еще более важным, когда наличие и воспитание детей являются мерилом социальной оценки;
3) оценку женщины как существа в целом более низкого, чем мужчина (поскольку это подрывает ее уверенность в себе);
4) экономическую зависимость женщин от мужчин или семьи, так как это приводит к эмоциональной адаптации путем эмоциональной зависимости;
5) ограничение женщин сферами жизни, которые в основном построены на эмоциональных связях: семьей, религией или благотворительностью;
6) избыток женщин брачного возраста, особенно если замужество предоставляет основную или единственную возможность для сексуального удовлетворения, рождения детей, обретения уверенности в себе и социального признания
[113]. Это условие является важным, поскольку приводит (как и условия 3 и 4) к эмоциональной зависимости от мужчин и, если говорить в целом, к развитию, которое является не автономным, а смоделированным и сформированным в соответствии с существующей мужской идеологией. Оно является важным и потому, что вызывает у женщин необычайно сильную конкуренцию, отказ от которой представляет собой существенный фактор в возникновении мазохистских феноменов.
Все эти перечисленные факторы пересекаются; например, сильная сексуальная конкуренция у женщин будет еще сильнее, если другие выходы для соревновательных устремлений (допустим, в профессиональной сфере) окажутся одновременно заблокированными. По-видимому, за отклонения в развитии ответственен не один какой-либо фактор, а скорее совокупность факторов.
Особо следует обсудить тот факт, что когда в культурном комплексе присутствуют некоторые или все перечисленные элементы, то могут возникнуть определенные устойчивые представления относительно «природы» женщины, такие, как доктрина о том, что женщина прирожденно слаба, эмоциональна, наслаждается зависимостью, ограничена в способности к самостоятельному труду и независимому мышлению. Возникает искушение включить в эту категорию и убеждение психоаналитиков, что женщина по своей природе – мазохистка. Совершенно очевидно, что функция такой идеологии состоит в том, чтобы не только примирить женщин с их подчиненной ролью, представляя ее как неизменную, но также заставить поверить, что она представляет собой исполнение их желаний или похвальный и желательный идеал, к которому надо стремиться. Влияние, оказываемое этой идеологией на женщин, существенно усиливается еще и тем, что женщин, обладающих этими специфическими чертами, мужчины выбирают гораздо чаще. Это означает, что эротические возможности женщины зависят от ее соответствия образу того, что составляет ее «истинную природу». Поэтому, наверное, не будет преувеличением сказать, что при такой социальной организации мазохистские установки (или скорее мягкие формы мазохизма) поощряются у женщин, но не одобряются у мужчин. Такие качества, как эмоциональная зависимость от противоположного пола, погруженность в «любовь», сдерживание экспансивного, автономного развития и т. п., считаются весьма желательными у женщин, но к ним относятся с презрением и насмешками, если обнаруживают у мужчин.
Очевидно, что эти культурные факторы оказывают мощное влияние на женщин; и в самом деле, настолько мощное, что даже сложно увидеть, каким образом в нашей культуре женщина может избежать участи в той или иной мере не стать мазохисткой, испытав на себе воздействие одной только культуры, не говоря уже о сопутствующих факторах в анатомо-физиологических свойствах женщины и их психологических эффектах.
