ПРИЗРАКИ ЗАМКА ПЕНДРАГОН
* * *
«My way is to begin with the beginning» («Начинать сначала — таков мой обычай»), — сказал однажды лорд Байрон, а уж он-то хорошо знал, как вести себя в английском высшем свете.
Я глубоко чту заповеди классиков, и все мои истории начинаются с того, что я родился в Будапеште и вскоре получил имя, которое ношу и поныне: Янош Батки. Правда, тогда я еще об этом не знал.
В целях экономии времени я пропущу все, что происходило с момента моего рождения вплоть до знакомства с графом Гвинедом, — все тридцать три года, разделяющие эти два события, и даже мировую войну, уместившуюся в вышеупомянутый период. Пропущу без сожаления, ибо ничего более интересного и необычного, чем эта история, главным героем которой оказался граф Гвинед, в моей жизни еще не случалось.
Вернусь к нашему знакомству. В первых числах июня я был в гостях у леди Малмсбери-Крофт. Эта дама являлась моей страстной почитательницей еще с тех пор, когда я исполнял обязанности ученого секретаря у Дональда Кэмпбелла. Ведь я главным образом занимаюсь тем, что оказываю услуги пожилым англичанам, у которых пунктик насчет умственного труда: якобы без него им и жизнь не мила. Но это не единственный источник моего существования. От матери мне остались кое-какие средства, позволяющие вести сравнительно безбедный образ жизни в той стране, в какой я захочу. Уже много лет назад я выбрал своей новой родиной Англию. Мне нравятся строгие английские пейзажи.
Весь вечер хозяйка не отходила от меня ни на шаг и наконец представила седовласому джентльмену с головой поразительно совершенной формы. Он сидел в кресле, отрешенно улыбаясь каким-то своим мыслям.
— Граф, — сказала леди Малмсбери-Крофт, — это господин Янош Батки, который занимается не то средневековыми английскими насекомоядными, не то древнеримскими сенокосилками, я уж точно не помню. Короче говоря, чем-то таким, что вас чрезвычайно интересует.
С этими словами она оставила нас.
Некоторое время мы доброжелательно улыбались друг другу. У графа была просто великолепная голова. Такие головы, причем в обрамлении лавровых венков, можно увидеть только на фронтисписах старинных книг, а в нынешние времена днем с огнем не сыщешь.
Я ощущал страшную неловкость: знатная дама своей невразумительной рекомендацией выставила меня в довольно комичном свете.
— Прошу прощения, — нарушил наконец молчание граф, — но я так и не понял, что же хотела сказать уважаемая хозяйка дома.
— Милорд, самое печальное то, что леди до некоторой степени права. Я — магистр философии, доктор никчемных наук, и увлекаюсь всем тем, что нормальному человеку никогда и в голову не придет.
Таким образом я попытался увести разговор в сторону, чтобы не уточнять, чем именно я занимаюсь, поскольку знал, что англичане в большинстве своем довольно пренебрежительно относятся ко всяким интеллектуалам.
Но граф с улыбкой заметил:
— Со мной вы можете говорить абсолютно серьезно. Я ведь не англичанин, я валлиец. Англичане считают дурным тоном спрашивать человека о роде его занятий, но я-то могу себе это позволить, тем более что вы меня крайне заинтриговали.
Это было сказано так, что мне стало совестно за свою неискренность, и я честно ответил:
— В настоящий момент я занимаюсь английскими мистиками семнадцатого века.
— В самом деле? — вскричал граф. — Тогда леди Малмсбери-Крофт, сама того не зная, попала в самую точку. Как это у нее ловко получается! Если она сажает рядом двух джентльменов, будучи убежденной, что и тот и другой посещали Итонский колледж, то можно не сомневаться, что один из них учился в Германии, а другой в Японии, но зато оба коллекционируют либерийские марки.
— Значит, милорд тоже занимается этим вопросом?
— Ну, занимаюсь — это слишком сильно сказано. То, что для вас является предметом серьезного исследования, для меня всего лишь хобби. Я изучаю английских мистиков, как отставной генерал — историю своей семьи. Знаете, у нас мистицизм неразрывно связан с семейными преданиями. А кстати, доктор… мистицизм — очень широкое понятие. Вы его рассматриваете в религиозном аспекте?
— Нет, я в этом плохо разбираюсь. Меня в мистицизме интересует только то, что собственно называется мистикой: загадочные фантасмагории, всевозможные манипуляции, с помощью которых древние пытались подчинить себе природу. Алхимия, тайна гомункулуса, универсальные снадобья, магические свойства минералов и амулетов… Натурфилософия Флудда, где с помощью барометра доказывают существование Бога.
— Флудд? — встрепенулся граф. — Флудда нельзя упоминать вкупе со всякими олухами. Конечно, в его сочинениях много абсурдного, ведь он пытался объяснить вещи, которые в те времена не поддавались объяснению. Но в сущности, он знал гораздо больше, чем нынешние ученые, которые теперь посмеиваются над его теориями. Не знаю, что вы думаете по этому поводу, но я считаю, что если сейчас нам до тонкостей известны многие процессы, происходящие в природе, то древние лучше представляли себе всю картину в целом, весь механизм взаимосвязей окружающего мира…
Его глаза сияли гораздо оживленнее и задорнее, чем это допускали правила приличия чопорной Англии. Чувствовалось, что он оседлал своего любимого конька.
Внезапно граф устыдился своего порыва, улыбнулся и добавил беспечным тоном:
— Да, Флудд — моя слабость.
В это время к нам подошла очаровательная молодая дама и затеяла какой-то пустопорожний разговор, который граф поддержал с присущей ему галантностью. Я сидел как на иголках, досадуя на то, что нас перебили. Ничто в мире не могло заинтриговать меня сильнее, чем пылкое пристрастие человека ко всяким абстракциям: например, почему господин Икс является убежденным католиком и зачем барышня Игрек изучает брюхоногих? И в данный момент я буквально сгорал от любопытства, не понимая, почему графа так волнует личность давно умершего и справедливо забытого врачевателя и чернокнижника Роберта Флудда.
