Этот приговор был встречен в Париже всеобщим ликованием. Огромная толпа направилась к Бастилии, чтобы встретить кардинала с букетами роз и жасминов, как истинного триумфатора. Парламент вновь приобрел необычайную популярность.
На другой день Роган и Калиостро покинули Бастилию. Позже Калиостро так описал трогательную сцену своего возвращения домой:
«Я вышел из Бастилии в половине двенадцатого ночи. Уже совсем стемнело, а живу я на окраине города. Место это довольно глухое. Каково же было мое удивление, когда я увидел, что все улицы возле моего дома запружены людьми. Их было тысяч восемь или десять. Они приветствовали меня радостными криками, потом подхватили на руки и, сломав ворота, внесли в дом — прямо в объятия моей жены. От пережитых волнений и от радости, наполнившей мое сердце, у меня закружилась голова, ноги подкосились, и я упал. Жена вскрикнула и упала в обморок рядом со мной. Очнувшись, я увидел над собой встревоженные лица друзей. Они испугались, не стали ли эти счастливые минуты последними минутами нашей жизни. Мои глаза наполнились слезами. Я обнял жену, которая уже начала приходить в себя… Стоит ли продолжать? Те, кому судьба дала в дар беспокойную душу и чувствительное сердце, и так поймут, что значат мгновения истинного счастья после десятимесячных страданий».
Оставим в покое эту счастливую пару. Посмотрим лучше, как восприняла происшедшее другая несчастная чета, чьи интересы все это затрагивало впрямую: король и королева. Мария Антуанетта была оскорблена до глубины души. Она надеялась, что закон публично осудит тех, кто возвел на нее напраслину, а все вышло совсем иначе. Она даже не поняла, как это могло произойти. Королевские летописи не знают подобных случаев. В Испании во времена правления Габсбургов приговаривали к смертной казни того, кто нечаянно касался ноги королевы, а тут, когда совершено кощунственное покушение на доброе имя государыни, на ее женскую честь, верховный суд страны освобождает виновных от ответственности. Для Марии Антуанетты это так и осталось тайной за семью печатями. Она не знала, что эта история уже не принадлежит к анналам королевства, а станет первой главой в истории революционных событий.
Что касается Людовика XVI, то после двух оплошностей, допущенных им в ходе процесса, он поспешил совершить и третью. Самым разумным, с его стороны, в сложившейся ситуации было бы сделать вид, будто ничего не произошло, ведь настоящий король никогда не признается в обиде, нанесенной ему собственными подданными. Вместо этого он ударился в амбицию и постарался наказать уже оправданного Рогана, не рискуя, впрочем, вызвать брожения в народе: кардиналу предстояло оставить должность настоятеля придворной капеллы и вернуться в Шоазе-Дье аббатом монастыря. Калиостро же получил предписание в восьмидневный срок покинуть Париж и в течение трех недель — французское королевство.
Влиятельные тетушки, естественно, забили тревогу. Мадам де Марсан явилась к королю, напомнила ему Бог весть в который раз, что она нянчила его, когда он был еще ребенком, и принялась умолять, чтобы Рогана сослали в какое-нибудь другое место, поскольку климат Шоазе-Дье вреден для него с его ревматизмом. И пригрозила, что в противном случае ноги ее больше не будет во дворце. Но Людовик XVI, который теперь уже не нуждался в ней, остался непреклонным. Со временем он, правда, переменил свое решение и позволил Рогану обосноваться в Мармутье, живописном краю на берегу Луары.
* * *
А теперь осталось рассказать о наказании, понесенном Жанной де Валуа де ла Мот. Когда она узнала, что кардинала оправдали, с ней случилась истерика. В силу своей испорченности Жанна гораздо тяжелее переживала удачи других людей, чем собственные неприятности. Она чувствовала себя глубоко уязвленной тем, что кардинал, который всегда относился к ней с рыцарской галантностью и добротой, благополучно избежал опасности, которую она навлекла на его голову.
Двадцать первого июня 1786 года тюремные надзиратели разбудили Жанну в пять часов утра. Она думала, что ее вызывают на какой-то новый допрос, и не хотела вставать. Наконец с большим трудом поднялась и в сопровождении надзирателей спустилась во двор, где ее уже ждали четверо дюжих палачей с двумя подручными. Ее схватили и потащили на помост, находившийся в центре тюремного двора. Жанна отбивалась изо всех сил, изливая при этом потоки брани на своих мучителей, но ее заставили встать на колени, чтобы выслушать приговор. Услышав о наказании плетьми, она в гневе вскричала:
— Вы с ума сошли! Да знаете ли вы, что во мне течет кровь ваших королей?
В этот ранний час во дворе тюрьмы собралось около трехсот человек. Они стали свидетелями ужасной сцены: с яростно сопротивлявшейся женщины сорвали одежду, и плеть палача опустилась на ее плечи — раз, другой, третий…
Но Жанна все еще не сдавалась. Когда палач поднес к ее плечу раскаленное железное клеймо в форме буквы V («voleuse» — воровка), она с утроенной силой начала вырываться из державших ее крепких рук и даже умудрилась так укусить за плечо одного из своих мучителей, что у того сразу брызнула кровь. И только когда раскаленное железо коснулось ее тела, она, издав нечеловеческий крик, потеряла сознание.
Жанну отвезли в больницу при тюрьме Сальпетриер, в которой ей предстояло отбывать срок заключения. Там ей выдали арестантскую одежду и заставили вынуть из ушей золотые серьги, которые заключенным носить не полагалось. Один врач предложил ей за них двенадцать ливров. Жанна, которая до сих пор хранила молчание, погруженная в свои мрачные мысли, внезапно очнулась.
— Что? Двенадцать ливров? Да одно только золото, из которого они сделаны, стоит гораздо дороже.
Она не позволила себя обмануть.
Вскоре привели в исполнение и вторую часть приговора: в пользу государственной казны пустили с молотка всю движимую и недвижимую собственность де ла Мотов в Бар-сюр-Об.
В лучшие времена во французском королевстве нашли бы способ незаметно переправить скандальную узницу Сальпетриера в мир иной. Ни одна из истинных властей предержащих никогда не оставила бы в живых свидетельницу своего позора. Но Старый режим уже был слишком слаб, чтобы постоять за себя.
И дело кончилось тем, что через некоторое время Жанна с помощью какой-то доброй монахини легко и спокойно сбежала из Сальпетриера. Монахиня снабдила ее всем необходимым и проводила со словами:
— Адью, мадам, остерегайтесь, чтобы вас заметили.
Она отправилась в Лондон, где ее встретил муж. Жили они, вероятно, на те средства, которые еще остались от продажи бриллиантов; кроме того, им, видимо, втайне помогали противники короля, в том числе — сам герцог Орлеанский. Но главным источником доходов для Жанны стало литературное творчество. Публика все еще испытывала жгучий интерес как к ее персоне, так и к Рето де Вилье, и они оба взялись за сочинение памфлетов и мемуаров.
Творческие способности Жанны не шли ни в какое сравнение с ее предприимчивостью и даром мошенницы. Литературного таланта у нее было не больше, чем у горничной, которая плетет бесконечные байки, перемывая косточки своим господам. Трудно поверить, что в ней текла кровь Валуа. Здесь все явственнее проступали плебейские черты Фигаро.
