И тут, как только я разобрался в истинной сущности Цинтии, у меня словно шоры упали с глаз. Я прозрел — и увидел, как она молода и прекрасна. Меня никогда не тянуло к женщинам, которых я находил слишком умными. Это казалось мне каким-то извращением. Но теперь, как только выяснилось, что Цинтия принадлежит к вполне симпатичному племени милых глупышек, во мне сразу проснулся сладострастный селадон.
— Цинтия, — сказал я со вздохом, — мне так жаль, что я провел столько времени среди книг. Жизнь проходит, я даже не заметил, как пролетели детство и юность. Так же незаметно наступит старость, и я останусь у разбитого корыта. Ослабеет память, я начну забывать то, что прочел за свою жизнь, и, оглядываясь назад, на прожитые годы, вынужден буду признать, что вел жалкое существование книжного червя, лишенного тепла и душевной ласки.
В комнате стало уже совсем темно. Я стоял возле окна, сквозь которое пробивались бледные лунные блики. Трудно было придумать более подходящий антураж для сентиментальной лирической исповеди. И меня понесло.
— Мне так и не довелось встретить человека, который понял бы мою душу. Вы, Цинтия, — первая женщина, с которой я могу быть откровенным. О, как я хотел бы иметь такую спутницу жизни, как вы!..
Старик Гёте, наверно, в гробу перевернулся.
Цинтия с мечтательным видом встала и направилась ко мне в оконную нишу. Это было доброе предзнаменование. Я понял, что в любом случае на пощечину уже не нарвусь. Но прежде чем я набрался храбрости, чтобы перейти к делу, Цинтия робко спросила:
— Доктор… а вы умеете находить десятичные логарифмы?
— Невелика хитрость, — ответил я и притянул ее к себе.
Мы поцеловались и долго стояли обнявшись. Перед моим мысленным взором, словно за окном поезда, проносились весенние цветущие луга, голубые озера, рощи, залитые солнцем. Все-таки жизнь прекрасна.
Наконец она высвободилась из моих объятий и некоторое время смотрела на меня в замешательстве, а потом сказала:
— Вы так и не ответили, почему Экс-ла-Шапель по-немецки называют Аахеном.
* * *
Был уже поздний вечер, половина одиннадцатого. Я сидел в своей комнате, раскинувшись в невероятно удобном английском кресле. Даже не сидел, а скорее возлежал. Спать мне еще не хотелось, читать было лень. Я думал о Цинтии и строил воздушные замки…
Раздался стук в дверь. Вошел Осборн.
— Простите, я увидел, что у вас еще горит свет.
— Присаживайтесь, — сказал я. — Что случилось? Что-нибудь с графом Гвинедом?
— Дядя целыми днями не выходит из лаборатории. Речь сейчас не о нем. Знаете, доктор, если так будет продолжаться и дальше, я сам стану суеверным. Вы слышали, что пророк Хавваккук исчез на другой день после того, как предсказал конец света?
— Да, слышал. Святой отец строит фантастические гипотезы по этому поводу.
— А что ему еще остается делать? Но я нашел старика… Впрочем, что я буду рассказывать? Нет ли у вас желания совершить небольшую экскурсию?
— Минутку, я только накину плащ, а то сейчас уже холодно.
— Возьмем с собой и Мэлони, если он еще не спит. Это дело как раз для него.
Из-под двери Мэлони пробивалась полоска света. Мы постучали и, услышав призыв «Вваливайся, не заперто!», вошли в комнату.
Свет горел, но Мэлони там не было. Я сразу же вспомнил о розенкрейцерах, обладавших удивительной способностью превращаться в невидимок.
— Куда ж он делся? — спросил Осборн, озираясь по сторонам. — Я ведь ясно слышал его голос.
— Я уже здесь, — послышалось откуда-то снаружи, и в проеме открытого окна мы увидели ноги, свисавшие откуда-то сверху, а затем и всю внушительную фигуру Мэлони в черном обтягивающем костюме.
— Я тренировался, — невозмутимо пояснил он, соскочив с подоконника.
— Но почему ночью? — спросил я.
— Мы, коннемарцы, привыкли заниматься скалолазанием по ночам. Когда человек ничего не видит, он вынужден полагаться на внутреннее чутье, а оно никогда не подводит. Если поблизости нет скалы, годится любая стена или на худой конец дерево в парке.
— Пойдемте с нами, — сказал Осборн, — посмотрим, чем занимается старый пророк Хавваккук. Только прихватите с собой альпинистский трос.
Мы сели в «деляж» и минут двадцать ехали по шоссе, залитому лунным светом. Наконец Осборн остановил машину.
— Дальше пойдем пешком, чтобы не спугнуть его. Мне бы не хотелось, чтобы он нас видел. Вчера мне удалось подобраться к нему совершенно незаметно.
Некоторое время мы молча двигались по шоссе в прежнем направлении. Стояла глубокая тишина, вдали на фоне звездного неба темнели величавые горы. Справа от нас уходила в заоблачную высь огромная скала, на которой виднелись руины древнего Пендрагона.
Осборн свернул с шоссе, и нам пришлось продираться сквозь густые кустарники. С четверть часа мы сражались с непроходимыми зарослями и карабкались по крутым склонам, пока не оказались перед высокой каменной стеной.
— Это только остатки той крепостной стены, которая когда-то окружала Пендрагон, — сказал Осборн. — Но где же тут лаз? Он должен быть где-то здесь.
Мы пустились на поиски и вскоре нашли узкую щель в стене.
— Обратите внимание, — произнес Осборн, понизив голос, — эту дыру проделали в стене совсем недавно. Раньше, если кому-то надо было попасть к озеру Ллин-и-Кастель, ему приходилось идти кружным путем. Надеюсь, скоро мы узнаем, кто и с какой целью решил сократить этот путь. А теперь постарайтесь двигаться так же бесшумно, как Чингачгук Большой Змей, когда он подкрадывается к врагу.
Мэлони шел быстро и совершенно неслышно. Подо мной то и дело трещали сухие сучья, и мои спутники бросали на меня убийственные взгляды.
Через несколько минут путь нам преградил высокий утес.
— Надо забраться наверх, — предложил Осборн. — Оттуда нам прекрасно будет видно все озеро, а нас никто не сможет заметить.
Пока я размышлял, каким образом мы сможем туда залезть, Мэлони уже оказался на вершине утеса и бросил нам канат, привязав другой конец к дереву. Осборну подъем дался довольно легко, мне же пришлось изрядно попотеть, чтобы не ударить лицом в грязь.
Мы осторожно подобрались к противоположному склону — и нашим взорам открылось маленькое озеро. Никогда в жизни мне еще не доводилось видеть ничего более фантасмагорического. Высокие деревья стерегли покой вод, и на другом берегу темнела мрачная громада Пендрагона. Обычно на дне таких озер стоят коралловые замки, в которых обитают русалки.
На середине озера в странной корытообразной лодке сидел скрестив руки старый Пирс Гвин Мор. Большая белая борода покоилась у него на груди, глаза были закрыты. Похоже, что он спал.
— Что тут делает этот старый джентльмен? — обеспокоенно спросил Мэлони.
