— А может, он просто не знает английского, — предположил Осборн.
— А что, если… — начал было я, но тут же прикусил язык. Возникшая у меня мысль превосходила по своей несуразности все бредни Мэлони, вместе взятые.
Мне подумалось: а вдруг автор записки, то есть тот незнакомец на берегу озера, настолько стар, что, являясь человеком другой эпохи, просто опасается, что мы не поймем его архаичных выражений, если он будет писать по-английски, и поэтому для общения с нами выбрал латынь — древний язык, который давно остановился в своем развитии. Но я, естественно, ни с кем не поделился этой нелепой гипотезой, которая могла прийти в голову только филологу.
— Вы и вчера видели этого старого джентльмена? — спросил Мэлони.
— Нет, — ответил Осборн, — вчера я видел только Хавваккука. Он точно так же плавал в своем корыте, как и сегодня. А старик не пришел. Но, может, он пришел позже, просто я не дождался.
Мы разошлись по своим комнатам, продолжая размышлять о ночном происшествии. Мэлони как истинный коннемарец наверняка ломал голову над каким-нибудь новым усовершенствованным способом отлова таинственных стариков.
* * *
Утром ко мне пришел деревенский мальчишка с письмом от приходского священника Дэвида Джонса. Как выяснилось, святой отец имел ко мне какое-то срочное и конфиденциальное дело. Он просил зайти к нему в десять часов в церковный двор.
Я не имел ни малейшего понятия, что от меня нужно этому маленькому дерганому человечку, обуреваемому кошмарными видениями, но тем не менее, не желая обижать его, отправился в назначенное время по указанному адресу. Обойдя церковь, я увидел маленький дворик, утопавший в зелени. Возле ограды находились несколько заботливо ухоженных надгробий из черного мрамора. Святой отец уже нервно прохаживался по узкой аллейке и что-то бормотал себе под нос, время от времени темпераментно жестикулируя. Мне показалось, что он готовится к воскресной проповеди.
Когда я его окликнул, он так вздрогнул, что мне стало не по себе.
— Сударь, — пробормотал он, — вы ведь известный врач…
— Простите, но я вовсе не врач, — ответил я ошеломленно. Сговорились они тут, что ли, считать меня врачом?
— Понимаю, — кивнул священник. — Это тайна. Граф тоже никого не посвящает в свои дела. Скрытничает. Но совершенно напрасно. Совершенно напрасно. Шила в мешке не утаишь. Сударь, вы знаете, что мы сегодня нашли на берегу озера возле замка?
— На берегу озера? Нет, не знаю.
Святой отец бросил на меня торжествующий взгляд.
— Пойдемте!
Он привел меня в маленькую каморку, где хранились зловещие орудия труда могильщиков. Это было мрачное, полутемное и сырое помещение. В углу стоял металлический стол, на котором лежало что-то уже виденное мною ранее и сразу вызвавшее острое чувство брезгливости.
— Вот! — сказал священник и направил на стол луч карманного фонарика.
Там лежало бездыханным одно из аквариумных чудовищ графа Гвинеда.
Теперь оно не было прозрачным. Это была серая расплывшаяся студенистая масса, уже начавшая разлагаться. Омерзительное зрелище.
— Вам знакомо это существо? — спросил священник.
— Да, граф разводит этих тварей у себя в лаборатории. Но как она попала в озеро?
— Как раз это я хотел спросить у вас.
— У меня?
— Да. И я взываю к вашей бессмертной душе: сделайте что-нибудь. Так дальше продолжаться не может. Я не в состоянии ничего предпринять, я целиком завишу от графа. Так что вся надежда на вас. Сударь, вы должны повлиять на него. Достаточно того, что граф производит у себя в замке свои богопротивные опыты. Пусть он оставит в покое хотя бы наши озера и не гневит Всевышнего, запуская туда этих мерзких тварей.
— Как вы ее обнаружили?
— Сейчас расскажу. Вы, наверно, знаете, что Пирс Гвин Мор куда-то исчез. Так вот, один юродивый рассказывал, что видел дух Пирса, плававший в лодке по ночному озеру. И он был не один… — Священник схватил меня за руку, огляделся по сторонам и, перейдя на шепот, продолжал: — Он был не один. С ним был какой-то великан в таком же старинном одеянии, как у стражей Ллэнвигана. Когда я услышал это, то сначала подумал, что… что снова появился полночный всадник. Но теперь я точно знаю, кто он такой. Догадался, когда увидел эту богомерзкую тварь.
— Ну и кто же?
— Это не мог быть никто иной, кроме графа Гвинеда. Он выпустил эту тварь в озеро, а потом ее волной выбросило на берег. Мы сегодня утром пошли на озеро и обнаружили…
Нет, это не мог быть граф Гвинед, подумал я. Человек у озера действительно имел какие-то черты сходства с графом, но не более того… А впрочем, кто его знает?..
Но я ни словом не обмолвился о том, что видел минувшей ночью. На кой черт мне встревать в чужие дела? Я, Янош Батки из Будапешта, не имею ко всему этому никакого отношения… Мною движет только чисто научный интерес…
— Вы — известный врач, — заговорил вдруг священник Дэвид Джонс совсем другим, наставительным тоном. — Врачебная этика обязывает вас помогать страждущему человечеству, а не вредить ему. Я как целитель человеческих душ, как ваш духовный пастырь властью, данной мне от Бога, заклинаю вас: положите конец этим чудовищным экспериментам!
— Сударь, вы ошибаетесь…
— Я не ошибаюсь, у меня верные сведения. Я даже знаю название этих тварей. Это амбистомы, что-то вроде тритонов. Они обитают в Мексике, и граф прихватил с собой несколько особей, когда путешествовал по Америке. Причем там они довольно мелкие. Граф искусственным путем получил экземпляры, в десять раз превышающие их по величине. С помощью вытяжки из щитовидной железы вола… Ужасно!
— Что же тут ужасного?
— Я просто знаю, какие опыты граф ставит над этими животными. Умерщвляет их ядами или замораживает до полного анабиоза, а потом снова возвращает к жизни. Есть у него одна амбистома, которая десять раз умирала и воскресала.
— Невероятно!
— Я даже знаю, зачем граф это делает.
— И зачем же?
— Девиз Пендрагонов или, лучше сказать, проклятие дома Пендрагонов: «Верую в воскрешение тела». Этот догмат сыграл роковую роль в судьбе лучших представителей древнего рода: Асафа Пендрагона, Джона Бонавентуры Пендрагона и нынешнего графа Оуэна Алистера.
— Каким образом?
— Видите ли… граф, например, настолько увлекся этой идеей, что потерял чувство реальности. Он поставил себе целью воскресить своих предков, которые уже веками покоятся в семейном склепе.
Я больше не сомневался в том, что у графа не все дома. «Нормальные люди не переступают порог нашего замка» — так, кажется, сказал Осборн. Ничего удивительного, если я скоро дозрею до того, что смогу составить графу достойную компанию.
— Простите, святой отец, откуда у вас такая подробная информация об этих экспериментах? Граф сам вам рассказывал?
