— Мистер Мэнсфилд? — спросил Осборн.
— Да, сударь, — ответил старик, ошеломленно разглядывая Осборна и Лину.
— Мистер Мэнсфилд, пусть вас не путает наш вид. Я Осборн Пендрагон, эта дама — моя сестра Цинтия, а это — мои друзья.
— О, входите, входите, пожалуйста, — засуетился старик, и лицо его просияло. — Сейчас я разожгу камин, чтобы вы могли обсохнуть. Вы, наверно, проголодались? Надеюсь, вы не откажетесь отведать моего домашнего сыра?
— С удовольствием отведаем, — сказал Осборн. — Но прежде всего нам хотелось бы узнать, где граф Гвинед.
— Его сейчас нет. Он уехал примерно час назад и не сказал, когда вернется.
— А куда он уехал?
— Не знаю. За ним заезжала на автомобиле какая-то дама, и он уехал с ней.
— Дама?! Как она выглядела?
— Высокая, волосы каштановые, очень красивая. Такая, знаете, лондонская леди.
— Элен Сент-Клер! — вскричала Цинтия.
— Возможно, — пожал плечами старик. — Я не спрашивал, как ее зовут.
— Мистер Мэнсфилд, — вмешался я, — а вы не знаете, граф ждал ее приезда?
— Нет, не ждал. Он был очень удивлен, когда увидел ее. И пришел в сильное волнение…
— В какую сторону они направились? — спросила Лина.
— Понятия не имею. Просто не обратил внимания.
Мы переглянулись и отошли в сторонку, чтобы посовещаться.
— Опоздали! — вздохнул Осборн. — Нас опередили. Его заманили в ловушку. Все кончено.
Цинтия вскрикнула и пошатнулась. Лина поддержала ее и укоризненно проговорила:
— Не надо сразу думать о самом худшем. Мы же еще ничего не знаем. Может быть, миссис Роско позвала графа к себе для дружеской беседы, чтобы спокойно обсудить все вопросы, связанные с наследством. Поэтому она и выбрала момент, когда граф оказался здесь в уединении, без прислуги, и не мог сказать, что он ее не примет.
Мне доводы Лины не показались убедительными. Если бы речь шла о дружеской беседе, почему бы им было не поговорить здесь? Нет-нет, графа заманили в ловушку, это несомненно.
Мы вошли в дом и в изнеможении рухнули на стулья возле старинного дубового стола. Джон Мэнсфилд принес сыр и яблочное вино, и Лина принялась демонстративно поглощать и то и другое в огромных количествах, чтобы поднять наше настроение. Мы тоже выпили по бокалу вина.
— Что же нам теперь делать? — спросил Осборн. — Машину исправить некому, так что домой мы вернуться не можем.
— Ждать, — сказала Лина, — спокойно сидеть и ждать. Граф скоро вернется и все нам расскажет.
И мы начали ждать. Не потому, что питали очень большие надежды, а просто не могли придумать ничего более умного. Осборн откинулся на спинку стула и задумался. Цинтия плакала, Лина ее утешала. Я чувствовал себя так, как будто у меня все внутри парализовало. На ум ничего не приходило, и я не мог вымолвить ни слова. В мозгу упорно билась только одна мысль: уже поздно, слишком поздно что-либо делать.
— Его бросили в Ллин-Коулд, — сказала вдруг Цинтия. — Туда же, куда англичане бросили тела пятисот казненных уэльских бардов, когда было подавлено восстание Ллэвелина Великого. С тех пор это озеро плачет по-валлийски.
В конце концов первой не выдержала долгого ожидания Лина.
— Нет, все-таки надо что-то предпринимать. Мы ведь находимся в цивилизованной стране, а не в метерлинковском замке. Где тут ближайший полицейский участок?
— В Бэле, — сказал Осборн. — Отсюда час езды на машине.
— Мы должны немедленно отправиться туда и поднять на ноги всю полицию. Давно надо было это сделать, вместо того чтобы сидеть здесь сложа руки.
— Да, но на чем же мы туда доберемся? — спросил я. — Мистер Мэнсфилд, есть у кого-нибудь в деревне автомобиль?
— Нет, сударь, у нас очень патриархальное село.
— Ну а повозка?
— Этого сколько угодно. У каждого крестьянина найдется и телега, и лошадь.
— А где тут ближайший населенный пункт, в котором можно найти автомобиль или автомеханика?
— Это зависит от того, с какой стороны поглядеть, сударь. Таких мест много, ведь наш Мэрионетшир — это целая страна.
— Охотно верю. Но что же здесь ближе всего?
— Я же говорю: это с какой стороны поглядеть. Если ехать — то Эберзич, если идти пешком — тогда Бетис-и-Тег.
— Как это?
— Видите ли, дорога, по которой можно доехать до Бетис-и-Тега тянется в обход по предгорьям, а тропинка идет напрямик. Пешком вы туда доберетесь за полтора часа.
— А в каком из этих мест можно раздобыть автомобиль?
— В обоих. Мэрионетшир — очень богатое графство.
— Я думаю, нам все-таки для верности стоит разделиться и отправиться в оба эти поселка. Встретимся в полицейском участке в Бэле. Мистер Мэнсфилд, приготовьте, пожалуйста, повозку.
Хозяин пошел запрягать лошадь. Теперь нам оставалось решить, кто поедет в Эберзич, а кто отправится пешком в Бетис-и-Тег. И только тут мы заметили, что Цинтия находится почти в невменяемом состоянии. На протяжении всего разговора она не проронила ни звука, а теперь сидела, забившись в угол, и дрожала. Брать ее с собой не имело смысла, но и одну оставлять было бы нежелательно. Решили, что с ней останется Лина, чье благотворное влияние на окружающих поистине трудно было переоценить.
Таким образом, в дорогу могли отправиться только Осборн и я. Из нас двоих пеший переход, несомненно, следовало бы поручить ему как человеку тренированному и к тому же валлийцу, лучше меня знающему местность. Но Осборн смущенно признался, что по дороге сюда вывихнул ногу и теперь вряд ли сможет преодолеть пешком столь значительное расстояние.
Мы съели немного сыра, чтобы набраться сил.
Вскоре вернулся мистер Мэнсфилд, подогнав к крыльцу запряженную повозку. Осборн поехал в сторону Эберзича, а я попрощался с Цинтией, безучастно смотревшей куда-то в пространство, и с Линой и отправился с мистером Мэнсфилдом.
Старик проводил меня до околицы села и объяснил, как идти дальше. Его объяснения мне сразу не понравились. Слишком уж большая роль в них отводилась деревьям, которые должны были служить мне в качестве ориентиров. Сначала мне предстояло пройти через буковый лес, потом, миновав березовую рощу, выйти на тропинку, которая огибает перелесок и возле зарослей орешника сворачивает в дубовую чащобу, сквозь которую и выведет меня прямо к поселку.
На словах все выглядело довольно просто, но поскольку я, будучи коренным горожанином, ограничил круг своих интересов исключительно гуманитарными науками и о природе имел весьма смутное представление, для меня все деревья были на одно лицо.
Но я не осмелился признаться в этом Мэнсфилду и, попрощавшись, пустился в путь. В конце концов мне надо только преодолеть эту гору, подумал я, как-нибудь разберусь.
