Потом, когда она немного успокоилась, я снова начал допытываться, что с графом Гвинедом. И Элен рассказала все, что ей было известно. Я прекрасно помню каждое ее слово, это не могло быть сном… но точно так же я помню все, что говорил гном, — этот ирреальный субъект, созданный скорее всего моим воображением…
От Элен я услышал следующее:
— Как только Цинтия сообщила, где находится граф Гвинед, я сразу поехала к нему. Тут уж он не смог передать, что не примет меня. Слуг, естественно, не было, и ему самому пришлось открыть дверь. Я знала, что у него не хватит духу выгнать меня, и мне не составило большого труда уговорить его поехать со мной. Он поверил всему, что я сказала. Что я явилась к нему искать защиты, поскольку порвала с Морвином и теперь опасаюсь мести со стороны этого человека… Он сел ко мне в машину и поехал, как агнец на закланье… Прошу вас, не отодвигайтесь… Я так замерзла… Какая ужасная ночь… Никогда, пока я живу… Скажите, а дьявол действительно существует?
Я попросил ее продолжить свой рассказ.
— Мы вошли в этот дом и… представьте себе, сразу же увидели Морвина… а ведь он должен был появиться только по моему сигналу. Но от него уже ничего не зависело, он был мертв.
И Элен рассмеялась.
— Почему вы смеетесь?
— Это очень забавно выглядело. Ему свернули шею. Он лежал на животе, а лицо было повернуто кверху. Я и тогда не смогла удержаться от смеха. А граф посмотрел на меня с недоумением: что это я смеюсь? И сказал, что мне следует остерегаться, поскольку и Мэлони постигла точно такая же смерть… Но я только обрадовалась. Мне хотелось избавиться от них от всех, чтобы наконец пожить в свое удовольствие… Скажите, доктор… ведь вы в этом разбираетесь… отчего у человека тело становится холодным как лед?
— Не отвлекайтесь. Рассказывайте, что произошло с графом, — с упорством маньяка гнул я свою линию.
— Ах да, с графом. Я подумала, что теперь уже все равно ничего хорошего не получится, потому что, увидев Морвина, он наверняка все понял, и хитрить бесполезно. Он сел на стул, закрыл лицо руками… А я достала из сумочки пистолет, который купила когда-то в Париже… такой миниатюрный, очень красивый, покрытый белой эмалью… решила зайти сзади и выстрелить ему в голову… Знаете, я однажды видела человека, которому пулей размозжило голову. Это было в Марокко… Ах, какая там жара… а женщины прячут лица под чадрами… Мы поедем с вами в Марокко? Как бы нам выбраться отсюда?
О, что за смятение чувств! Держать в объятиях, обнимать ту, которую жаждет грешная плоть и от которой в ужасе отшатывается душа…
— Что с графом? — крикнул я.
— Не кричите прошу вас, умоляю, не кричите. Я не знаю, что с ним… Откуда ни возьмись появился этот человек… я даже пикнуть не успела, как он отнял у меня пистолет, сгреб меня в охапку и бросил в какую-то комнату… я и представить себе не могла, что в этом маленьком домике столько комнат… Ой, как там было холодно!.. Вы уверены, что этот старик — не граф Гвинед?
— Я ни в чем не уверен. В наше время человек ни в чем не может быть уверен. Графов Гвинедов было много, целых восемнадцать. И не исключено, что это один из них.
Элен снова задрожала всем телом, у нее началась истерика. Она упала в обморок, и мне пришлось массировать ее и делать искусственное дыхание, как приводят в чувство человека, наглотавшегося воды.
Потом она заснула.
За невидимой дверью, через которую вошла Элен, происходила какая-то возня. Дым, по запаху напоминавший фимиам, проникал в комнату и стлался вокруг, обволакивая нас, подобно туману. Кто-то следил за нами, подстерегал за той невидимой дверью… Мне стало не по себе, у меня снова начался жар и перед глазами поплыли круги. Элен застонала во сне, схватила меня за руку. Я лег рядом, и мы прижались друг к другу, как затравленные звери перед лицом смертельной опасности.
Я опять заснул.
А когда очнулся от короткого сна, увидел, что Элен тоже проснулась. Ее плащ распахнулся, под ним не оказалось никакой одежды, и белизна несказанно прекрасного тела на черном фоне ослепила меня, встревожила, одурманила…
— Элен…
Ее красота застигла меня врасплох, как летняя гроза, сразу затмив все вокруг. Только на миг вспыхнуло видение: портовый город на краю света…
Она обняла меня за шею и поцеловала.
До сих пор не могу объяснить, что со мной происходило, что это было за наваждение. Совершенно потеряв рассудок, я накинулся на нее и начал покрывать поцелуями ее тело с такой бешеной, ежесекундно возрастающей страстью, какой никогда еще не испытывал. Я даже не подозревал, что способен на что-то подобное.
— О, как жарко, какие у вас горячие губы! — выдохнула Элен, мурлыкая от удовольствия, как большая разнежившаяся кошка. И наши тела слились в неземном упоении.
Неужели меня в этот миг ничто не беспокоило? Неужели не застывала в жилах кровь от ощущения опасности, затаившейся за невидимой дверью? Нет, нет и нет! Все окружающее исчезло, кануло в Лету, потеряло значение. Я находился на краю света, за гранью реальности, в миллионах световых лет от здравого смысла, охваченный сумасшедшим вожделением, будто подспудно стремился наверстать упущенное, как можно скорее вознаградив себя за долгие годы размеренной, упорядоченной жизни. Помнится, я кричал, хрипел и стонал, хотя обычно занимаюсь любовными утехами тихо, как мотылек.
И вдруг мы, как по команде, отпустили друг друга и поднялись, совершенно овладев собой, с бесстрастным выражением на лицах.
Распахнулась невидимая дверь, и мы пошли — медленно и отрешенно, как сомнамбулы.
С этого момента я действовал как будто по чьей-то воле, словно кто-то направлял меня и подсказывал, что надо делать дальше. Никаких сомнений, никаких колебаний. Я точно знал, что должно произойти, и понимал, что от меня уже ничего не зависит.
Элен предстояло стать жертвой в том храме, который я собственноручно подготавливал для этой цели. Умереть именно сейчас, со следами моих безумных поцелуев на теле, с головы до пят погрязшей в грехе, дабы жертва эта была угодна дьяволу.
Самое странное, что все это ни капли не ужасало меня. Я вообще ничего не чувствовал, меня словно парализовало. И это было к лучшему. Позже, восстанавливая в памяти события той ночи, я понял, что благодаря этому гипнотическому трансу, я избежал тяжелейшей душевной травмы, от которой уже никогда не смог бы оправиться.
Мы прошли через несколько пустых залов. В одном из них я обо что-то споткнулся и, взглянув под ноги, увидел покойника со свернутой шеей.
Это был Джеймс Морвин. Я перешагнул через него и пошел дальше.
Наконец мы добрались до пятиугольного зала. Как и следовало ожидать, там все было в том же виде, в каком я и оставил: концентрические окружности, кадило, подсвечники, летучая мышь, кошка, череп и козлиная голова.
Мы остановились.
Напротив нас разверзлась стена — и из нее возник призрак. Он был в черном камзоле и черном берете, а в руках держал меч необычной формы. Его безжизненное мертвенно-бледное лицо было начисто лишено всего человеческого.
