В 1738 году французские масоны выбрали гроссмейстером ложи герцога Клермона, члена королевской династии. Герцог, как и все Бурбоны, относился к делу крайне легкомысленно и, не желая обременять себя лишними заботами, возложил все свои обязанности на учителя танцев Лакорна, человека недалекого ума и сомнительной репутации. Немудрено, что вскоре братство сотрясли раздоры, произошел раскол, и стали возникать все новые и новые ложи. Так продолжалось до 1771 года, пока наконец гроссмейстер одной из лож герцог Шартрский не объединил под своим началом все разрозненные ложи в единое целое. Этот герцог был не кто иной, как Филипп Эгалите — впоследствии герцог Орлеанский, любимец народа, вставший на сторону революции. Но революционное прошлое не спасло его потом от гильотины.
Что же делали масоны, чем занимались, когда не конфликтовали между собой, из чего состояла их работа? Они проводили собрания, разрабатывали церемонию посвящения в масоны и принимали новообращенных, занимались благотворительностью. В тот насквозь пропитанный лицедейством век, когда выступление новой театральной труппы могло заставить людей отринуть политические амбиции и сложить оружие (так, в 1754 году гастроли итальянского певца Манелли послужили поводом для таких баталий между любителями итальянской музыки и приверженцами только что появившейся в Париже оперы-буфф, что парижане забыли о грозящих перерасти в гражданскую войну религиозных распрях между янсенитами и ультрамонтанами
[16]), когда все делалось напоказ, благотворительные акции, естественно, тоже облекались в театрализованные формы.
В 1782 году отошла в лучший мир весьма состоятельная сестра некоей мадам Менте, торговки фруктами, перед смертью отказав ей в наследстве. Мадам Менте, хотя у нее у самой было десять детей, взяла к себе незаконнорожденного сына своей зловредной сестры. А вскоре у нее родился одиннадцатый ребенок, и по этому случаю масонская ложа «Искренность» устроила большое празднество. «В этом празднестве, — пишет один из современников, — принимали участие более ста сорока знатных особ обоего пола. После традиционных церемоний поднялся занавес — и глазам присутствующих предстала достославная мадам Менте, восседавшая на троне. Вокруг нее расположились десять ее детей, а у подножия трона сидел тот, кого она столь великодушно усыновила; все они были экипированы за счет средств ложи. Председательствующий произнес прочувственную речь, пояснив собравшимся суть этой сцены. Затем графиня Икс возложила на голову мадам Менте гражданский венец, маркиза Игрек вручила ей кошелек со значительной суммой денег, а графиня Зет — корзинку, в которой было все необходимое для новорожденного младенца. Что же касается ребенка, облагодетельствованного мадам Менте, то ложа приняла его в свое лоно и взяла на себя все заботы по его воспитанию и образованию».
Людей восемнадцатого века в масонстве главным образом привлекала таинственность. Новообращенные должны были в первую очередь принять обет сохранения тайны, хотя никаких особых тайн, как правило, не было; речь могла идти лишь о значении некоторых масонских символов и обрядов. Но людей всегда тянуло к тому, что окутано покровом тайны. Особенно сильна эта тяга была во Франции восемнадцатого века, где люди жили на виду друг у друга, в атмосфере бесконечных сплетен, и скрывать что-либо от соседа казалось делом совершенно бессмысленным. Вся Франция была большой и злокозненной семьей, не умевшей хранить интимные секреты, ибо эта эпоха не знала закрытых дверей. И понятно, что людей так привлекала таинственность масонских лож, отгородивших себя от окружающего мира.
Соблазн был столь велик, что вскоре повсюду начали возникать псевдомасонские ложи, куда вступали те, кому очень хотелось состоять в каком-нибудь тайном обществе, но внушали трепет слишком уж серьезные нравственные идеалы, провозглашаемые масонами. Так, например, в Австрии появилось братство «Друзья мопсов». Процесс вступления в это братство сводился к тому, что надо было поцеловать мопса, но не в морду, а в противоположную часть тела. А когда новичок наконец собирался с духом и наклонялся, чтобы совершить эту процедуру, его ожидала приятная неожиданность: мопс оказывался сделанным из шелка и бархата. Если верить дошедшим до нас сведениям (хотя не исключено, что это всего лишь выдумки досужих сплетников), во Франции существовали тайные общества «Побуждения блаженства» и «Шевалье и нимфа розы», которые преследовали исключительно эротические цели и совместно устраивали оргии при закрытых дверях.
В пьесе Гёте «Великий Копт», посвященной процессу об ожерелье, есть такие слова: «Люди больше любят сумерки, чем ясный день, а как раз в сумерках и появляются призраки». Из сумрака таинственности, из того тумана, который масоны напускали на все свои деяния, дабы удовлетворить извечную тягу смертных ко всему загадочному, вскоре действительно возникли призраки. Масонство создало благодатную почву для оккультных наук. Зараженные мистицизмом души уже пресытились красивыми названиями и символами и теперь объединялись в отдельные ложи и, культивируя алхимию и спиритизм, пытались проникнуть в тайны природы и установить связь с загробным миром.
Черная магия, заклинания духов и прочая чертовщина стали неотъемлемыми атрибутами масонства восемнадцатого века. Сам Филипп Эгалите увлекался черной магией и, если верить воспоминаниям маркизы де Креки, однажды даже вызвал дьявола, который явился ему в образе бледного черноглазого обнаженного мужчины со страшным шрамом на груди, по-видимому следом от удара молнии, и произнес вещие слова: «Победа и несчастье! Победа и несчастье!» А затем исчез, словно растворился в воздухе.
Все нити оккультизма в восемнадцатом веке сходятся к великому провидцу Эммануэлю Сведенборгу. Он оказал огромное влияние на формирование мистицизма как мировоззрения, и в Америке доныне существуют секты, которые в своей религиозной жизни руководствуются его заветами.
Эммануэль Сведенборг (1688—1772) еще в молодости прославился у себя на родине, в Швеции, как выдающийся естествовед и инженер, получил дворянство и был избран членом многих европейских научных обществ. В 1745 году, находясь в Лондоне, он ужинал в отдельном кабинете своего излюбленного ресторана. Когда ужин подходил к концу, все помещение вдруг окутал туман и по полу начали ползать какие-то отвратительные твари. Но вскоре туман рассеялся, и Сведенборг увидел в дальнем углу мужчину, озаренного ярким светом. Мужчина громко крикнул ему: «Не ешь так много!» Затем видение исчезло, и Сведенборг отправился домой. Но на другой день мужчина появился снова — на этот раз на нем было пурпурное одеяние — и сообщил, что он Бог.
После этого Сведенборг стал ясновидцем. Он бросил службу, отказавшись от всех высоких постов, чтобы полностью отдаться своему новому призванию. Одна за другой начали выходить его книги о загробном мире, которые он писал на основе собственных видений и под диктовку духов.
Современного читателя больше всего поражает в этих книгах то, как легко и непринужденно великий прорицатель ориентируется в различных местностях потустороннего мира. Когда он описывает месторасположение городов Эдема и царящий в них жизненный уклад, когда рассказывает, чем занимаются местные жители, как они устраивают свой быт и какие теологические вопросы считают для себя наиважнейшими, возникает ощущение, будто мы читаем путеводитель Бедекера
[17]. Сведенборг, судя но его книгам, побывал во многих краях, где до него еще не ступала нога человека, и там свел многочисленные знакомства с ангелами и чертями, а также с духами, которые составляют некую промежуточную прослойку потустороннего общества и обитают между адом и раем. Так, среди прочих он имел неоднократные беседы с Мартином Лютером, который, прибыв в загробный мир, поначалу жил в точно таком же доме, как и у себя в Эйслебене, восседал на троне и ревностно проповедовал свои теории. Но в 1757 году, когда в духовном мире произошли огромные преобразования, у него отняли дом, а вскоре после этого он отказался от своего учения, поддавшись на увещевания Сведенборга, которому это учение было глубоко чуждо. Встретился великий прорицатель и с Меланштоном
[18], который точно так же, как и в земной жизни, много времени проводил за письменным столом и все писал о том, что благодеяния не имеют никакого значения, главное — вера. Но когда в 1757 году построили новое Небо, он тоже изменил своим первоначальным взглядам. Теперь он обитает в юго-восточной части Небесного царства и, когда прогуливается, шаги его производят такой грохот, как будто он ходит по каменной мостовой в сапогах, подкованных железом.
