Сведенборг убедился, что голландцы и на том свете сумели сохранить свои преимущественные позиции: они все так же торгуют цветами и хорошо зарабатывают, причем занимаются этим промыслом главным образом для своего удовольствия, а не для денег. Что касается евреев, то у них дела обстоят весьма неважно: живут они среди невыносимой грязи и убожества, хотя и там занимаются в основном скупкой-продажей драгоценностей и есть среди них два-три толстосума. Время от времени к ним наведываются ангелы под видом евреев-выкрестов с целью обратить их в христианство, но результаты этих миссий практически равны нулю. Довольно неплохо чувствуют себя в загробном мире англичане, ибо они всегда стремились к независимости и свободомыслию. Немцам гораздо хуже. «Они уже привыкли жить в своих крошечных государствах под властью тиранов и не способны радоваться свободе слова, как, например, англичане или голландцы; ведь где сковывают свободу, там и мысль находится под ярмом».
Потусторонний мир, по Сведенборгу, не имеет четких границ, и не Бог сбрасывает людей в ад или поднимает в рай, а их собственные души, то есть они сами выбирают, куда им идти. Но если это так, то почему же грешники, осознав, что оказались в аду из-за своего ошибочного мировоззрения, не делают попыток исправиться и таким образом получить доступ к вечному блаженству? Сведенборг объясняет ситуацию таким образом: обитатели ада вовсе не страдальцы, ибо каждый блаженствует на свой лад, и они в ужасающем адском зловонии чувствуют себя как дома. Порою они посещают райские кущи, но там они чужаки; их охватывает чувство неприкаянности, и они спешат вернуться в свою уютную и уже обжитую преисподнюю.
Концепция Сведенборга хотя и не лишена интереса, по сути своей довольно тривиальна; к тому же, как это ни странно звучит, в ней не хватает полета фантазии. Возможно, Сведенборг был великим ясновидцем, но, в отличие от Данте, он не был поэтом. Он заурядный обыватель — и, вероятно, именно в этом кроется секрет его успеха.
Вся его теория рассчитана на таких же трезво мыслящих обывателей. По мысли Сведенборга, тот, кто постигнет его концепцию, сможет в любое время общаться с духами. А духи — он не устает это подчеркивать — ничем не отличаются от живых людей. У них те же желания, они точно так же едят и пьют и ведут семейную жизнь, просто в других условиях. Сведенборг поставил своей задачей низвести мир духов до уровня понимания обычного человека, популяризировать потусторонний мир. Видения Данте чересчур причудливы, и не каждый может добраться до их сути через чеканный строй терцин и выдержать устрашающую атмосферу магии. А с помощью Сведенборга мы можем так спокойно путешествовать по небесному граду Иерусалиму, как будто совершаем экскурсионную поездку, организованную агентством Кука. Сведенборг — как раз тот ясновидец, чьи теории нужны были Калиостро, чтобы глубокомысленно потчевать своих наивных почитателей духовной пищей. Он не мог использовать учения великих мистиков, таких, как, например, Джалаледдин Руми или маэстро Экхарт, поскольку из этих учений они просто ни слова не поняли бы.
Но мы уделили в своем повествовании такое значительное место Сведенборгу не только из-за того, что Калиостро очень многому у него научился, а в первую очередь потому, что вся эта мистика фактически определяла атмосферу той эпохи, самым характерным и самым драматичным событием которой стал процесс об ожерелье.
Вторую половину восемнадцатого века можно определить как эпоху предромантизма. То есть именно в то время зарождаются те идеи и настроения, которые стали господствующими в первой половине девятнадцатого столетия. У людей появляется ощущение, будто они стоят на пороге нового золотого века. По мнению историков, это эпоха оптимизма и всеобщей веры в какое-то чудо. Чудо, которое сделает жизнь прекрасной и счастливой, но при этом все останется на своих местах.
Чудесных перемен в судьбе ждут и все герои нашей истории. Бомер и Боссанж ждут, что их ожерелье каким-то чудесным образом найдет себе богатого владельца, который выложит за него 1 600 000 ливров. Жанна де ла Мот ждет, что какое-то чудо вернет ей те привилегии, которые растеряли ее предки, и она займет наконец положение, подобающее особе королевской крови. Роган, уныло слоняясь по роскошным залам савернского замка, ждет, что какой-то счастливый случай подарит ему благосклонность королевы, благосклонность в самом широком смысле этого слова. Что касается Калиостро, то он знает цену чудесам и со временем сумеет извлечь из всеобщего легковерия немалую пользу. Мария Антуанетта, безудержно предаваясь развлечениям, ждет того великого чуда, о котором грезят все молодые женщины независимо от сословия. Людовик XVI ждет чуда в лице нового министра финансов, который смог бы ликвидировать пресловутый дефицит, не сдирая семь шкур с народа и не ограничивая расходов на содержание королевского двора.
И вся Франция живет ожиданием самого большого чуда: эры всеобщего счастья. Все понимают, что она наступит, верят в скорое преобразование общества, но представляют себе это как-то чересчур примитивно, в виде ярмарочного балагана: как будто прямо из небесной обители к ним спустится райский порфироносец в окружении райской свиты, архангелы протрубят в фанфары, король вознесет скипетр — и каждый француз станет счастливым. Даже в горячечном бреду они не могли бы себе представить, что новая эра явится вовсе не с неба, а вырвется с самого дна, из предместья Сен-Антуана, и символом ее станет фригийский колпак
[19]. Господь карает людей за слепоту, выполняя их желания. Еще несколько лет — и чудо свершится.
* * *
Но вернемся к нашему герою, чье участие вносит в эту историю элементы бурлеска.
В Лондоне Калиостро не только проник в тайны масонства, но и впутался в затяжную и нудную тяжбу, связанную с каким-то ожерельем (это была как бы своеобразная репетиция перед большим процессом). В свою защиту наш герой говорил, что истцы, у которых он якобы выманил вышеозначенное ожерелье, на самом деле не давали ему житья, буквально осыпая подарками, чтобы он назвал им счастливые номера в ближайшей лотерее. Но мы не будем подробно останавливаться на всех плутовских проделках Калиостро, хотя это вполне в духе эпохи (восемнадцатый век — золотая пора для авантюристов всех мастей), не будем рассказывать, как успешно он проворачивал всякие темные делишки в скандинавских странах, в Гааге, в Лейпциге, в Митаве, которая в ту пору была столицей суверенного курляндского герцогства, а затем в Санкт-Петербурге и в Варшаве.
Его появление в очередном городе выглядело весьма впечатляюще: на одной из запряженных цугом лошадей восседал нарядный форейтор, на запятках роскошной кареты стояли лакеи. Поселившись в самой фешенебельной гостинице города, он сразу же созывал на ужин всех своих знакомых. Вокруг него собираются и любопытные, и те, кого привлекает красота его жены, однако большинство видит в нем мудреца, пророка и чернокнижника.
Ибо Калиостро теперь странствует по свету с некоей секретной дипломатической миссией. Как явствует из оброненных им реплик, он послан в Европу великим магистром с берегов Нила, чтобы восстановить в европейских странах древнейший и самый аристократический масонский орден «Египетский обряд». Кроме того, граф лечит больных, не всегда успешно, как и настоящие врачи, но иногда ему удается достичь удивительных результатов: он избавляет пожилых дам от морщин и возвращает им свежий цвет лица, а пожилые господа по его рецептам восстанавливают мужскую силу. Он устраивает спиритические сеансы: в кувшинах, наполненных водой, по его воле появляются духи. В роли медиума в таких случаях выступают или ребенок, или непорочная дева, которые и общаются с духами, а Калиостро истолковывает смысл сказанного. У него очень много денег. Откуда они — никто не знает. И вот он приезжает в Страсбург.
