— Молодой человек, не будьте таким букой, — посоветовала ему наша новая знакомая, подняв бокал, и пропела куплет какой-то песенки, содержавшей ту же мысль.
— Я постараюсь, — торжественно заверил ее Осборн.
«Ну и чурбан же он, однако!» — подумал я.
Девушка была просто обворожительна, сама невинность — из тех, что составляют главную гордость Великобритании наряду с метрополитеном, Оксфордом и крепостью Тауэр.
У меня началось недержание речи. Она с большим вниманием и почтительностью выслушивала комплименты, которые сыпались из меня, как из рога изобилия. Для нее это явно было в диковинку, ведь от англичан женщина никогда не услышит столь пылкого изъявления чувств. Мы говорим женщине, которая нам нравится: «Я тебя обожаю». А по уши влюбленный англичанин скажет: «I rather like you» («Вы мне довольно симпатичны»).
— Поедемте со мной на континент, — витийствовал я в упоении, поглаживая ее обнаженную руку. — Вы должны жить в Фонтенбло, носить длинный шлейф и трижды в день всходить по дугообразной лестнице, построенной Франциском I. Увидев вас, трехсотлетние карпы в озере превратятся в теплокровных животных, а Мисс Франция от удивления родит близнецов.
— Вы очень милый мальчик, — улыбнулась она. — И у вас такое интересное произношение. Я не поняла ни слова из того, что вы сказали.
Я был уязвлен до глубины души, поскольку всегда очень гордился своим английским произношением. Да, впрочем, что может смыслить в этом девчонка из провинциальной Коннемары? Она сама говорила на каком-то ужасном ирландском диалекте, не очень понятном для окружающих. Я предоставил Осборну развлекать ее, а мы с Мэлони тем временем основательно взялись за шотландское виски.
Мэлони уже изрядно окосел.
— Вы мне чертовски нравитесь, доктор, — заявил он, — и я рад, что мы познакомились. А этот Осборн… Дорого бы я дал, чтобы Пэт соблазнила его. Эти англичане вечно выкаблучиваются, мнят из себя… А скажите, доктор… только откровенно, чисто по-дружески… чего ради вы едете в Ллэнвиган?
— Граф Гвинед пригласил меня, чтобы я занялся научными изысканиями в его библиотеке.
— Зачем? Ведь вы же уже доктор! Разве вам надо еще сдавать какие-нибудь экзамены? Вы чертовски умный человек.
— Да нет, экзамены тут ни при чем. Просто есть вещи, которые меня очень интересуют.
— И вы собираетесь их изучать?
— Ну-да.
— А что именно?
— Ну, например, мне бы хотелось побольше узнать о розенкрейцерах.
— А кто такие розенкрейцеры?
— Гм… как бы вам объяснить? Вы слышали когда-нибудь о масонах?
— Да. Это такие субъекты, которые устраивают тайные сборища и занимаются там неизвестно чем.
— Совершенно верно. Так вот розенкрейцеры отличаются от масонов тем, что всегда окружали свои сборища гораздо большей таинственностью и поэтому еще меньше известно, чем они занимались.
— Но вы-то, наверно, знаете, что они там делали.
— Могу шепнуть вам на ухо, только никому не говорите.
— Я буду нем как рыба. Говорите.
— Золото.
— Я так и знал, что это шутка. А что они еще делали?
— Наклонитесь поближе. Гомункулуса.
— Что это за чертовщина такая?
— Гомункулус? Человек.
Мэлони от души рассмеялся и хлопнул меня по спине.
— Я сразу догадался, что вы меня разыгрываете.
— Я не так выразился. Они собирались создать человека искусственным путем.
— Короче говоря, они были импотентами?
Мы оба уже изрядно наклюкались, и эта мысль нас ужасно развеселила. Я так смеялся, что опрокинул стоявший передо мной бокал. Мэлони тотчас принес другой.
— Доктор, скажите мне по крайней мере, откуда вы знаете графа Гвинеда? Ведь он очень замкнутый человек, ни с кем не знакомится.
— Я этого не заметил. Меня познакомила с ним леди Малмсбери-Крофт, и он сразу же пригласил меня погостить в замке.
— Чем же вы его так заинтересовали?
— Он точно так же увлекается алхимией, как и я.
Этот разговор мне уже как-то не очень нравился. Я слишком долго прожил в Англии и отвык от того, чтобы меня вот так расспрашивали.
Я начал подозревать неладное. Под воздействием алкогольных напитков в человеке проявляется его сущность. Я, когда выпью, становлюсь страшно недоверчивым, мне кругом чудится какой-то подвох. Вот и сейчас… Что, если Мэлони, воспользовавшись моим нетрезвым состоянием, хочет выведать у меня какую-то тайну? Правда, я понятия не имею, что это за тайна, но она, несомненно, существует, ведь не зря же так всполошился тот тип, который звонил мне по телефону.
Стоп!.. А если попробовать повернуть это дело по-другому? Мэлони ведь тоже выпил изрядно, даже больше, чем я. Может, мне удастся узнать, что за тайну он пытается у меня выведать?
Небрежным движением я снова опрокинул бокал, рассмеялся бессмысленным пьяным смехом и пробормотал, слегка заикаясь:
— Черт побери… Когда я стану великим, я изобрету бокалы, которые не будут опрокидываться… И диваны, которые будут сами собой из ничего порождать женщин…
Я внимательно посмотрел на Мэлони и прочел в его взгляде явное удовлетворение.
— Ну и голова у вас, шеф! Жаль только, что вы все время мелете вздор.
— Да? Вы мне не верите?
— Я думаю, что все эти истории про розенкрейцеров — сплошные враки.
— Да что вы?
— Кроме того, я ведь знаю, что вы врач.
— Мэлони! — вскричал я. — Как вы догадались?
— Достаточно посмотреть на вас… сразу видно. И потом, вы же сами говорите, что вы доктор. Вот так-то!.. Не станете же вы после этого отрицать, что прекрасно разбираетесь в тропических заболеваниях.
— Ну… да, пожалуй. Не буду скрывать, особую симпатию вызывают у меня сонная болезнь и муха цеце.
— Но еще больше вас интересует та болезнь с длинным названием, от которой умерли отец графа Гвинеда и Уильям Роско.
— Роско?
— Да-да, Роско, миллиардер. Не прикидывайтесь, будто вы никогда не слышали эту фамилию.
— Что-то запамятовал.
— Я вам напомню.
— Сделайте милость.
— Я имею в виду того самого Роско, который был правой рукой старого графа и заправлял у него финансами, когда тот служил губернатором где-то в Бирме.
— Ах, Роско? Ну конечно-конечно, припоминаю. Это тот Роско, который потом… который потом…
— Женился на даме, с которой был обручен нынешний граф Гвинед.
— Совершенно верно. Вот теперь я все вспомнил. Но что же мы не пьем?.. Да, так, значит, потом этот несчастный умер от той же болезни, что и старый граф. Странный случай.
