Между Марией Антуанеттой и графом д’Артуа действительно могли сразу же установиться искренние дружеские отношения. Ведь при жизни Людовика XV младшие члены королевской семьи всегда вместе трапезничали, вместе гуляли и развлекались. Граф даже научился ходить по канату, потому что Марии Антуанетте очень нравились искусные канатоходцы. В их характерах было много общего: оба энергичные, жизнерадостные, падкие до удовольствий. Королева наверняка охотно выслушивала его нескончаемые рассказы о любовных похождениях, поскольку подобные истории ее весьма интересовали. Вскоре о них начали злословить, и уже в 1779 году по рукам пошел донельзя скабрезный стишок под названием «Любовь Шарло и Туанетты».
Много было разговоров и о связи Марии Антуанетты с неким Эдуардом Дилоном, молодым и очень красивым царедворцем. Говорят, на одном придворном балу королева обратилась к нему со словами:
— Месье Дилон, дайте вашу руку, я хочу, чтобы вы почувствовали, как бьется мое сердце.
На что король флегматично обронил:
— Мадам, я думаю, месье Дилон поверит вам на слово.
Некоторые утверждали, будто Мария Антуанетта особо выделяла своим вниманием уже не очень молодого (ему тогда было под пятьдесят) герцога Куани. По свидетельству Талейрана, мадам Кампан, которая в своих мемуарах изображает Марию Антуанетту чуть ли не святой, в молодости была более откровенна и поведала ему о своем посредничестве между королевой и герцогом. Но является ли Талейран тем человеком, которому можно доверять безоговорочно?
Среди тех, кого называют в числе фаворитов Марии Антуанетты, фигурирует и некий герцог Лозен, величайший ловелас и циник восемнадцатого столетия, который сам включил себя в этот список. «Мадам де Лозен не могла обеспечить мне больше 150 000 ливров годового дохода» — так объясняет он причину, по которой бросил свою жену, очаровательную Амели де Буфлер. «В этих словах, — констатирует Сент-Бёв, — наиболее полно отразилась вся сущность Старого режима, и в этом оправдание революции, которая смела его с лица земли». Лозен как раз завтракал, когда во время революции за ним пришли, чтобы отвести на эшафот.
— Но ведь вы же разрешили мне доесть эту дюжину устриц, — сказал он.
Лозен пишет в своих мемуарах, что королева была смертельно влюблена в него. Она якобы выпросила у него перо цапли, которое потом демонстративно носила на шляпке; она все время искала его общества, а однажды, когда они остались вдвоем, упала ему на грудь и в изысканных выражениях восемнадцатого столетия предложила ему себя. Но Лозен отказался от этой высокой чести, дабы не разбивать сердце своей любовницы герцогини Чарторысской, к тому же его мужское самолюбие не позволяло ему выступать в двусмысленной роли фаворита королевы. Однако он тут же намекает, что вскоре им удалось достичь согласия. После этого он уезжает в Ост-Индию, где принимает участие в военных действиях, а когда возвращается, королева охладевает к нему и при дворе его ждет весьма сдержанный прием.
В эпоху Реставрации мемуары Лозена пользовались большим успехом, и мадам Кампан без устали опровергала содержащиеся в них инсинуации. Что касается пресловутой истории с пером цапли, то, по се словам, Лозен буквально навязал его в подарок королеве. Мадам Кампан в это время находилась в соседней комнате и слышала, как Мария Антуанетта раздраженно сказала: «Ступайте, сударь!» Разъяренный Лозен покинул дворец, а королева распорядилась больше не принимать его. Кстати, впоследствии многие подвергали сомнению подлинность мемуаров великого ловеласа; вполне возможно, что они созданы вовсе не им, а кем-нибудь из ничтожных борзописцев, подвизавшихся при дворе.
Но если даже утвердиться в мысли, что все эти рассказы являются не более чем досужими сплетнями, и поверить герцогу Линье, по мнению которого единственным основанием для подобных измышлений было кокетство королевы, желавшей нравиться всем и каждому, и ее исключительная общительность, то по крайней мере история ее отношений с Акселем Ферсеном представляется нам вполне достоверной.
В середине прошлого века были опубликованы (правда, в сильно урезанном виде, отредактированные в соответствии с целомудренным духом девятнадцатого столетия) письма Марии Антуанетты, адресованные Ферсену. «Эти письма, — замечает Стефан Цвейг, — полностью опрокидывают наши представления о королеве как о женщине крайне легкомысленной; за ними скрывается глубокая жизненная драма, разыгравшаяся отчасти в королевских покоях, отчасти под сенью эшафота. Это один из тех потрясающих романов, которые способна создать только сама жизнь, ибо они своим неправдоподобием превосходят любую выдумку: два человека, которых связывает страстная любовь, вынуждены из осторожности скрывать свои чувства, всей душой стремясь друг к другу из своих диаметрально противоположных миров. Королева Франции и мелкопоместный скандинавский дворянин — какое несоответствие! И за двумя человеческими судьбами — рушащийся мир, время Апокалипсиса…»
Основные события этого романа разыгрывались уже после процесса об ожерелье, когда Мария Антуанетта оказалась в полной изоляции от общества, но корни его уходят далеко в прошлое.
Девятнадцатилетний шведский граф Аксель Ферсен впервые попал в Париж в 1774 году, совершая турне по Европе. С Марией Антуанеттой он познакомился на костюмированном балу и долго разговаривал с ней, но только позже узнал, с кем его свела судьба. Через четыре года он вернулся в Париж, и королева встретила его как старого знакомого. Молодой человек был очень хорош собой: высокий, стройный, белокурый — типичный герой скандинавских сказаний. Застенчивый и гордый, простодушный и сентиментальный потомок суровых викингов, совсем не похожий на льстивых царедворцев, увивавшихся вокруг знатных дам. И сердце Марии Антуанетты сразу же потянулось к нему навстречу.
Несмотря на все старания, они так и не смогли скрыть обуревавшие их чувства. При дворе за ними наблюдали сотни глаз, и тайное скоро стало явным. Шведский посол Кройц с некоторой гордостью за своего соотечественника сообщает королю Густаву III об успехах молодого графа.
Здесь вспоминаются строки Верлена из сборника «Галантные празднества», в которых он запечатлел атмосферу легкой фривольности восемнадцатого столетия, где так непринужденно соприкасались друг с другом влюбленные души:
Безоблачные были времена
(О них не позабыли вы, Мадам?)
Безгрешных поцелуев и вина,
И чувств, цветком души врученных нам.
Когда порядочный и рассудительный Ферсен понял, что его отношения с королевой могут стать притчей во языцех, он счел за лучшее покинуть Францию и отправился за океан в качестве флигель-адъютанта генерала Лафайета сражаться за независимость Америки.
Но в 1783 году вернулся обратно.
Знал ли Роган о романе королевы со шведским графом? Может быть, и нет. Ферсен старался как можно реже бывать при дворе, и тайные свидания скорее всего происходили в Малом Трианоне, вдали от посторонних глаз. Но даже если и знал, то вряд ли сделал из этого правильные выводы. Как истинный француз, Роган считал, что уж если королева вступила в любовные отношения с одним, то и другой точно так же вправе рассчитывать на ее благосклонность. Он и мысли не допускал, что любовь к Акселю Ферсену может отдалить Марию Антуанетту от других мужчин. Ей, конечно же, были по сердцу свободные нравы той эпохи, и для Рогана не являлось секретом, что она с удовольствием принимала участие в любительских спектаклях, поставленных по пьесам мягко говоря непристойного содержания, и запоем читала не менее скабрезные книжонки, о которых в благонравном девятнадцатом веке даже и упоминать-то считалось неприличным. Знал он, вероятно, и то, что под обложкой изящно переплетенного молитвенника, который она прилежно читала во время богослужений, вместо Божественных текстов скрывается бульварный роман.
