В конечном итоге мы не знаем, что между ними было на самом деле. Известно только одно: в этой критической ситуации Роган продемонстрировал такое благородство и самоотверженность, как никто другой.
А теперь снова обратимся к мадам Кампан. Эта скромная неприметная женщина — этакий серый воробышек в огромной блистательной стае придворных пав, соколов и попугаев — прославилась своими мемуарами, обстоятельно воссоздающими быт французского двора. И каждый, кто писал воспоминания о Марии Антуанетте и ее эпохе, естественно черпал из мемуаров мадам Кампан всякие интимные подробности. Поскольку и нам не обойтись без показаний такой важной свидетельницы, следует представить ее уважаемой публике.
Жанна Луиза Анриетта Женэ родилась в 1752 году и уже в пятнадцатилетнем возрасте оказалась при дворе в Версале в качестве чтицы у дочерей Людовика XV. Это была исключительно образованная девушка. Однажды король спросил ее:
— Правда ли, сударыня, что вы говорите на четырех языках?
— Только на двух, ваше величество, — ответила она, потупив взор.
— Вполне достаточно, чтобы заставить мужчину почувствовать свою неполноценность.
После этого король выдал ее замуж за молодого Кампана, отец которого был секретарем кабинета королевы. Ей выдали из государственной казны 5000 ливров в приданое и назначили ее первой камеристкой.
На другой день после уже известного нам разговора с Бомером она была вызвана в Трианон, чтобы помочь Марии Антуанетте репетировать роль Розины. Мадам Кампан поведала королеве о визите Бомера и пересказала все, что ей удалось узнать у него. Королева страшно разволновалась и тотчас велела вызвать ювелира во дворец. Она долго расспрашивала его, а потом попросила изложить в письменном виде все, что ему известно об этой истории. По словам мадам Кампан, «бесстыжий торгаш» без конца повторял одно и то же:
— Ваше величество, сейчас не время ломать комедию. Соблаговолите признать, что ожерелье у вас, и распорядитесь выдать мне хоть что-нибудь, иначе я окончательно разорюсь.
Мадам Кампан утверждает, что Мария Антуанетта рассказала обо всем аббату Вермону и барону Бретею, заклятым врагам кардинала, и считает роковым стечением обстоятельств тот факт, что как раз в это время при дворе отсутствовал Вержен, выдающийся дипломат, много раз спасавший страну от вооруженных конфликтов. Наверняка ему и на этот раз удалось бы найти какое-нибудь компромиссное решение.
Дальнейшие события показывают нам, сколь кипучей и необузданной натурой обладала Мария Антуанетта. Она и прежде терпеть не могла Рогана, теперь же этот человек стал ей вдвойне ненавистен, поскольку своими бесстыдными инсинуациями больно уязвил ее женское самолюбие. Чтобы она тайком встречалась с ним!? Чтобы просила у него денег!? Да как он помыслить-то осмелился о таком? Даже обычная женщина вряд ли стерпела бы подобное нахальство. А что уж говорить о гордой дочери Габсбургов, первой даме французского королевства! Она была вне себя и жаждала покарать наглеца самым суровым образом. Она обо всем рассказала мужу, и возмущение кроткого Людовика XVI тоже не знало границ. Ведь здесь были задеты самые чувствительные струны его души: ему косвенно напомнили о его мужской неполноценности.
Пятнадцатого августа, в день Успения Божьей Матери, в Версале состоялись грандиозные торжества. Этот день широко отмечался во Франции с тех пор, как Людовик XIII доверил свое королевство и корону покровительству Пресвятой Богородицы. Из Парижа в Версаль хлынули толпы народа — кто в каретах, кто верхом, а кто в дилижансах, которые в те времена из-за округлой формы называли ночными горшками.
Утром в кабинете короля происходит совещание, в котором кроме королевской четы участвуют барон Бретей и главный хранитель печати Миромениль. Бретей зачитывает заявление ювелиров и предлагает обсудить изложенные в нем факты. Миромениль остерегает присутствующих от поспешных выводов: надо подумать о семье Рогана, у его влиятельных тетушек слишком длинные языки. Однако Бретей, настроенный весьма воинственно, требует сурово наказать кардинала в назидание другим. Этот непреклонный моралист и законник считает порядок основой бытия и не намерен отступаться от своих принципов, к тому же в нем говорит давняя обида: когда-то в Вене Роган нанес ему оскорбление. Но Людовик XVI склонен принять сторону Миромениля. Он обращается к Бретею с просьбой позвать Рогана, ибо тот находится здесь же, во дворце, среди прочей знати, и, являясь настоятелем придворной капеллы, готовится отслужить торжественную мессу.
Роган входит в кабинет короля в полном кардинальском облачении — в пурпурной шелковой мантии с английскими кружевами, при всех регалиях.
— Может быть, вы нам объясните, сударь, — говорит король, — что произошло с тем бриллиантовым ожерельем, которое вы купили для королевы?
На лице Рогана появляется мертвенная бледность.
— Сир, теперь я уже знаю, что меня обманули. Но я никого не обманывал.
— В таком случае вам нечего опасаться. Успокойтесь и расскажите, что же все-таки произошло.
В голосе короля слышатся приветливость и сочувствие, но что для Рогана король! В дальнем углу кабинета стоит Мария Антуанетта, в ее глазах — высокомерие, гнев и ненависть. У Рогана начинают дрожать колени, он близок к обмороку. Король замечает это и обращается к нему с просьбой изложить все на бумаге. Его оставляют одного.
В таком душевном состоянии трудно написать что-либо вразумительное, и все-таки он набрасывает несколько строчек. Теперь ему уже ничего не остается, как назвать истинную виновницу: Жанну де ла Мот. Королевская чета, Бретей и Миромениль возвращаются. И сразу же обращаются к нему с вопросом: где бумаги, подписанные королевой? И говорят то же самое, что он уже слышал от Калиостро: любой приближенный ко двору вельможа должен знать, что королева никогда не подписывается: «Мария Антуанетта Французская». Такое заблуждение было бы простительно только челяди. Роган обещает передать все бумаги королю и расплатиться за ожерелье. Король заявляет, что вынужден будет распорядиться об аресте кардинала.
— Здесь затронута честь королевы, — говорит он.
Роган умоляет короля не компрометировать его перед придворными, не навлекать позора на его семью. И Людовик уже готов смилостивиться, но тут подает голос Мария Антуанетта. Ее душат гнев и обида, и сквозь еле сдерживаемые рыдания она бросает упрек кардиналу:
— Да как же вы могли вообразить, будто я пишу вам письма, когда я уже девять лет вообще не разговариваю с вами?
Эти слова становятся решающими.
Празднично одетые придворные, заполнившие дворцовые залы, с тревогой ждут появления кардинала. Уже давно должна была начаться месса. Что-то здесь не так, в воздухе явно пахнет грозой. Придворные разбиваются на группы и обеспокоенно перешептываются.
Наконец открывается застекленная дверь и появляется Роган, бледный, как полотно. За ним с сияющим видом выступает барон Бретей, даже не пытаясь скрыть злорадного ликования. Он зычно окликает герцога Виллеруа, капитана королевских мушкетеров, и отдает приказ:
