Покинув апартаменты Микаэлы де Понтальба, Вэл заглянул в витрину магазинчика. Мэри он не увидел, и она не увидела его. Она стояла на коленях за прилавком, вытаскивая очередную коробку с веером для показа новым покупательницам. На прилавке уже лежало восемнадцать вееров. Каждый из них подвергся тщательному осмотру и обсуждению, после чего был отвергнут.
Вэл отвернулся и легким шагом удалился. Было приятно вернуться в город. Сахар его уже стоял на молу в бочонках, дожидаясь погрузки. Теперь можно было и повеселиться. Ему предстояло перебрать груду приглашений, которая дожидалась его в отеле, и выбрать бал, ужин или прием, на который он пойдет вечером. А может быть, сразу и на бал, и на ужин, и на прием? А пока нужно нанести визиты примерно десятку пожилых тетушек, дядюшек и кузенов. Прежде всего долг, а развлечения – потом. Ноги несли его по кирпичному тротуару в быстром темпе риля. «Да, – решил он. – Определенно на бал». Ему хотелось музыки, танцев, шампанского. Нужно встраиваться в ритм старого квартала.
Уже третий сезон он проводил в Новом Орлеане после возвращения из Парижа, но его все еще поражала та головокружительная жажда удовольствий, которой был заражен старый город. Начиная с несколько чинного открытия сезона в опере в начале октября, празднества текли бесконечной чередой, нарастающей лавиной музыки, еды, питья, танцев и увеселений всевозможного рода. Короткий перерыв, связанный с благоговейной встречей Рождества Христова, лишь способствовал новому приливу энергии, и веселье возобновлялось с еще большим размахом, становясь все более лихорадочным, несдержанным, гедонистическим – пока настоящая вспышка безумия не охватывала весь город. Называлась она Марди-гра.
[23]
– Некоторые так наслаждаются собственным обществом, что никого вокруг упорно не желают видеть, – раздался женский голос слева от Вэла.
Он резко обернулся. Мимо в противоположном направлении проходила Мари Лаво. Он развернулся и догнал ее.
– Извини, Мари. Я замечтался.
– Мне нельзя останавливаться, – сказала Мари. – И ты иди, куда шел. Вечером приходи на бал квартеронок, я там буду.
– Ну, не знаю… – Вэл начал придумывать оправдание, но выслушать его было некому – Мари уже исчезла в воротах дома, перед которым он стоял.
Вэл стоял на тротуаре, озадаченно глядя на ворота и пребывая в полном изумлении. Обращаться к нему в людном месте было вовсе не в привычках Мари. Оба понимали, что дружба между белым мужчиной и царицей вуду вызовет большие подозрения и в его, и в ее кругу. Но почему она говорила с ним в приказном тоне, словно он один из ее поклонников? И зачем велела ему явиться на бал квартеронок? Он был там всего однажды, сразу после приезда из Парижа, и ушел в полном омерзении. Мари прекрасно знала об этом. Он сам ей говорил.
Вэл нахмурился, повернулся и пошел по направлению к дому тетушки. Ноги его уже не танцевали. Странное поведение Мари встревожило его. Надо будет при следующей встрече сделать ей внушение. Уж он постарается оказаться возле ее дома на неделе. А подчиняться ее приказам он не собирается. Царица там или не царица, а на бал квартеронок он не пойдет.
Глава 35
Мэри задержалась в лавке дольше обычного. Она пообещала Сесиль Дюлак закончить платье сегодня, а креольские дамы отняли у нее почти три часа. И при этом ничего не купили. За несколько минут до восьми она пришила к подолу последний шелковый цветочный лепесток и, аккуратно уложив платье в коробку, надела шаль и чепец. По пути домой нужно занести коробку на Рэмпарт-стрит. Возможно, Сесиль угостит ее ужином. За весь день она наспех проглотила кофе с пирожком и теперь чувствовала себя голодной и усталой. Она потерла руки, чтобы снять судорогу в пальцах.
Миновав перекресток Ройал и Тулуз-стрит, Мэри услышала музыку, доносящуюся из отеля «Сен-Луи». Музыканты настраивали инструменты перед балом, который должен был вот-вот начаться. «Я ни разу не была на балу», – подумала она и почувствовала себя Золушкой, только без волшебницы крестной. За все часы, что она провела, трудясь над бальными платьями и продавая роскошные аксессуары для вечерних нарядов, Мэри ни разу не испытала жалости к себе. А теперь жалость волнами накатывала на нее. Ей захотелось, чтобы коробка с великолепным платьем принадлежала ей самой; хотелось оказаться там, где много света, музыки и смеха; забраться в теплый экипаж с мягкой обивкой, который промчал бы ее по грязным улицам, не оставив на ней ни пятнышка. Захотелось быть отмытой, надушенной, великолепно причесанной, одетой в роскошное бальное платье. И протанцевать всю ночь в объятиях Вальмона Сен-Бревэна.
Горничная взяла у Мэри коробку, сказав, что мадемуазель Сесиль принимает ванну. Перекусить она не предложила.
Мэри побрела по Рэмпарт-стрит до Кэнал-стрит и дальше, к остановке конки на Бэррон-стрит. Конки не было. Движимая каким-то извращенным желанием вызвать к себе еще большую жалость, она прошла еще три квартала, пока не оказалась перед отелем «Сент-Чарльз» – громадным американским конкурентом «Сен-Луи», расположенного во французском квартале. Здесь тоже звучала бальная музыка. Мэри наблюдала, как подъезжают кареты, из которых выходят мужчины и женщины в вечерних туалетах и заходят в здание отеля, оживленно переговариваясь в предвкушении удовольствий.
– Эй! Ты чего тут ошиваешься? – Полицейский ухватил Мэри под руку и грубо потащил прочь от входа в отель. – Убирайся, не то в суд тебя отправлю!
Мэри была слишком подавлена и не стала спорить с ним. Тяжелой медленной походкой она поплелась дальше, на остановку. Обычно поездка на конке была для нее радостью, небольшим приключением. От Кэнал-стрит три с половиной квартала до депо вагон тянула лошадь, а там Мэри пересаживалась в другой вагон, который вел шумный, разбрасывающий искры паровозик. Маршрут шел зигзагами по Бэррон и Говард-стрит до площади Тиволи, потом в предместье Нейад и дальше, за пределы города, до Джексон-авеню. На Джексон Мэри снова пересаживалась на конку и ехала одиннадцать кварталов до кольца возле берегового вала. Оттуда ей оставалось пройти всего два квартала до Эдел-стрит.
Но в эту несчастливую ночь, когда вагон дошел до Джексон-авеню, Мэри едва не задержалась на своем месте. В вагоне оставалось только два пассажира и машинист. Половина вагона была в полном ее распоряжении. «Как было бы хорошо оказаться здесь совсем одной, – подумала она. – Доехать до самого Кэрролтона, потом обратно, потом снова в Кэрролтон и обратно, минуя все места, всех людей, словно я невидимка или призрак, а не обычная женщина, которую ничего не ждет, кроме избытка работы и недостатка сна».
Но она все же позвонила в колокольчик, дав машинисту сигнал остановиться на Джексон, и, сойдя, стала ждать конки. «Я не в духе, потому что голодна, – внушала она себе. – Зайду-ка в магазинчик возле пансиона и куплю чего-нибудь поесть. Сразу повеселею. – Она скривила рот в кислой усмешке. – Если бы меня и пригласили на какой-нибудь бал, я все равно не смогла бы пойти. Мне нечего надеть».
