Он ожидал, что Мэри подхватит заданный им тон, начнет флиртовать или спросит, насколько опасной должна быть женщина, чтобы понравиться ему. Но вместо этого она с интересом заметила:
– Это странно. Ведь женщины считаются дурным предзнаменованием на судне. Или это не так? Я где-то об этом читала.
Вэл был сбит с толку.
– Не знаю, – ответил он и попытался рассмотреть лицо Мэри. Уж не смеется ли она над ним? Но лицо ее было прикрыто полями чепца. Она оказалась намного ниже ростом, чем ему помнилось.
Если бы ему все же удалось рассмотреть ее, он был бы в очередной раз удивлен. Прикусив нижнюю губу, она морщилась от боли. «Прекрати, – внушала она себе. – Прекрати. Ты слишком много болтаешь. Так ты ему до смерти надоешь. И не задавайся вопросами о том, что происходит. Главное, что ты здесь, с ним, и это сущая правда. Не трать ни секунды даром. Подмечай все, чтобы потом могла вспомнить. Решительно все».
Она подняла взгляд и посмотрела в лицо Вэла. Ее взгляд был полон искреннего любопытства.
И это его опять-таки удивило. Посмотришь на нее – так она невинна, как пятилетнее дитя. Странно, что Роза не сумела удержать ее у себя. Это, должно быть, была лучшая девочка в ее заведении. В глазах Вэла, Мэри столь искусно и правдоподобно изображала невинность, что это напоминало пародию. Вэл рассмеялся.
Мэри моргнула и рассмеялась вместе с ним. Смех исходил из глубины ее маленького тела, он звучал так весело и заразительно, что все поневоле оборачивались и улыбались.
В этот момент она была так счастлива, что совершенно забылась.
– Вы предпочтете попить кофе сейчас или позже? – спросил Вэл.
– Все равно, можно и сейчас, и после, – ответила Мэри. – Кофе всегда кстати. А вам как больше хочется?
– Да пожалуй, и сейчас, и после. Я ведь утром так и не пил кофе. – Он взял Мэри повыше локтя. Они вышли на береговой вал с его оживленным движением. – Бежать можете?
Мэри показалось, что его теплая рука обжигала ей кожу сквозь его перчатку и рукав ее платья. Она боялась, что у нее в любой момент могут подкоситься ноги. Но от этой слабости она чувствовала себя великолепно.
– Бежать могу, – заверила она, и они нырнули в водоворот повозок, животных, людей.
Позднее Вэл не мог четко припомнить те полчаса, которые он провел с Мэри. Все подробности исчезли. Он вспомнил лишь, что все продавцы, похоже, знали Мэри по имени и что такого вкусного кофе, как тот, который они пили в тот день, ему пробовать не доводилось, равно как и столь же аппетитного гумбо. И что «Бенисон» несомненно самое прекрасное судно на реке.
Он намеревался устроить так, чтобы она пришла на часок в его номер в отеле. Но неожиданно для самого себя пригласил ее на плантацию посмотреть на Снежное Облако после очередного сеанса позирования, который состоится завтра утром. Тогда он сможет провести с ней больше времени, а ему хотелось побыть с ней подольше.
Она буквально захлопала в ладоши. Вэл решил, что в своей роли инженю она несколько переигрывает. Затем она спросила, следует ли ей пригласить дуэнью. «Конечно», – ответил он, подыгрывая ей.
Он проводил ее до самого магазина, словно она и в самом деле была респектабельной молодой дамой, а затем поспешил в «Сен-Луи». По пути он вспомнил лаконичное резюме Филиппа Куртенэ относительно Мэри Макалистер: она не такая, как остальные девушки.
Бедняга Филипп. Неудивительно, что она произвела на него столь сильное впечатление. Вэлу еще не доводилось видеть столь убедительную актрису, как Мэри Макалистер.
Играла она блестяще. Не кокетлива, но и не холодна; не слишком светская, но и не вовсе неотесанная. Да, она действительно не похожа на других девушек, в ее обществе настолько хорошо и спокойно, что легко забыть, кто она на самом деле. Девушки Розы всегда дают мужчине то, чего ему хочется больше всего, даже когда он сам не подозревает, чего именно, и понимает, лишь когда уже получил это.
«Эта лучше всех. Такой я еще не видел, – думал Вэл. – Завтра будет очень интересно». Он вошел в отель и перестал думать о Мэри.
А Мэри шила за своей ширмой, вновь и вновь переживая каждую секунду, проведенную с Вэлом. Она не могла поверить, что все это случилось на самом деле. Время от времени она трогала пальцем обработанный лаком цветок, который принесла в кармане. Это было вещественное доказательство – продавец гумбо дал Вэлу цветок в виде ланьяппа, а Вэл подарил цветок ей.
Войдя в двери отеля «Сен-Луи», Вэл попал на самый оживленный пятачок во французском квартале – за исключением рынка. Отель занимал почти полквартала, или, как выражались креолы, полквадрата. У него было три входа. Один, с Ройал-стрит, вел к двум сотням номеров, четыре из которых Вэл снимал круглый год, – они служили ему городской квартирой. Два входа были с Сен-Луи-стрит. Один вел на лестницу, которая изящно поднималась до бальных зал, а другой – большой, внушительный, с колоннами – служил главным входом. В него Вэл и вошел – у него были важные дела.
Проходя через большой зал, именуемый биржей, он кивнул нескольким знакомым, но при этом показал на противоположный выход, давая тем самым понять, что у него нет времени остановиться поболтать. Таких бирж в городе было несколько. Там собирались банкиры, маклеры, торговцы и представители транспортных фирм и заключали сделки с сахаром, хлопком и всевозможными перевозками.
Вэл держал путь в ротонду – самое сердце отеля, где торговля отличалась большим разнообразием и где проводились аукционы.
Ротонда пользовалась вполне заслуженной славой одной из самых интересных достопримечательностей Нового Орлеана, куда стекались и приезжие, и местные жители. Ее высокий купол был украшен фресками с аллегорическими сюжетами. Боги, нимфы, мифические животные резвились на фоне фантастических пейзажей высоко над головами людей, толпами снующих по мраморному полу. Чугунная винтовая лестница вела на опоясывающую ротонду чугунную же галерею, откуда зрители могли любоваться бурной деятельностью аукционистов, а также лучше рассмотреть величественные языческие забавы на фресках.
По воскресеньям ротонда была закрыта, а во все прочие дни недели открыта для обозрения. От полудня до трех часов она была забита мужчинами и женщинами, продающими, покупающими или просто наслаждающимися бурным оживлением.
От разнообразия товаров захватывало дух. За плантацией в три тысячи акров мог следовать пай на одну тридцатую часть небольшого пригородного участка. За бочонком вина – пара бокалов. Мебель, гвозди, картины, чайники, тюки сена или хлопка, кадушки с ромом или патокой, дамские ботинки или мужские подтяжки, кружева, духи, смола, плуги, хрустальные люстры, фарфор, шелка, связки бамбуковых стеблей… Все, что могло кому-то понадобиться, сваливалось к ногам покупателя после быстрого оживленного торга, который велся одновременно по-французски, по-английски и по-испански. Жители Нового Орлеана любили азарт и состязания. И естественно, предпочитали аукционы всем прочим видам коммерческих сделок. Даже дамы-креолки приходили в ротонду, когда выставлялась новая партия товаров из Франции или продавалась обстановка шикарного дома для покрытия долгов какого-нибудь проигравшегося картежника.
