– В чем дело, Вальмон? – спросила Жюдит. – Ты выглядишь прямо как фурия.
Вальмон выдавил из себя смешок:
– Ты наступила мне на ногу.
– Вот уж нет.
– Значит, я сам себе наступил. Как бы то ни было, я должен уединиться и осмотреть свои раны.
Прямо из бальной залы Вальмон направился в бар. Его свирепый вид недвусмысленно говорил о том, что с ним связываться не стоит, и ни один выпивоха в тот вечер не посмел подшучивать над его париком и напудренным лицом.
Бармен протянул ему фужер с шампанским, но Вэл отодвинул его от себя.
– Тафию! – сказал он отрывисто.
Бармен удивленно моргнул глазами. С какой стати месье Сен-Бревэну заказывать тафию – дешевый местный ром? Да еще в баре самого модного отеля? Ведь тафия – напиток, который подают чуть ли не в кастрюлях на Галлатин-стрит, где околачиваются только матросы.
– В «Сен-Луи» тафии не подают, месье. Барбадосского не прикажете?
– Нет. Тогда коньяка.
Вальмон проглотил отличнейший коньяк залпом. В этот момент ему хотелось не столько ощутить вкус коньяка, сколько напиться, почувствовать, как жар проникает ему в глотку, в желудок. Он побелел от холодной ярости.
Эта Мэри Макалистер играет им, он мог в этом поклясться. И надо признать, у нее чертовски хорошо получается. Он мог позволить себе играть роль шута в креольском свете, хотя Бог свидетель, она давалась ему нелегко. Но он не потерпит, чтобы какая-то прожженная девка обращалась с ним как с последним идиотом.
А ведь он поверил ей. И это было самое позорное, самое оскорбительное. Да уж, она играла роль невинного создания куда профессиональнее, чем он светского повесу.
Теперь он не мог даже вспомнить, когда именно дал маху. Вначале Альберт Ринк рассказал ему, что Мэри очень тревожилась из-за его отсутствия, и тогда он пригласил ее на чашку кофе. Вполне возможно, тогда он еще помнил, кто она на самом деле. Да, он голову дал бы на отсечение, что так оно и было. Потом был тот день на плантации, когда она выкинула ловкий фокус с компаньонами. Он хорошо его запомнил.
И все же в какой-то момент он почему-то забыл об этом. Для него она была спутником, более того – другом. И он забыл, что она женщина, потому что с ней было легко разговаривать и в ней совершенно не было того несносного жеманства, которое свойственно женщинам. Он и думать забыл, что она шлюха.
Бог мой! Как же она, наверное, насмехалась над ним все это время!
Вэл протянул бармену пустой бокал:
– Коньяк, – и снова осушил бокал.
Затем он отправился в бальную залу изображать пустоголового шута.
Надеясь втайне, что какому-нибудь вспыльчивому типу захочется вызвать его на дуэль. Сегодня у него так и чесались руки скрестить с кем-нибудь шпаги. Ему было тошно от постоянных гримас и ужимок. Он устал изображать идиота.
Но это было необходимо. И он добросовестно играл свою роль, а в пять утра наконец скинул с себя ненавистный костюм и как подкошенный свалился в постель. В жизни он так не уставал.
Он слишком перевозбудился и не мог заснуть. Его мысли крутились вокруг этой мошенницы Мэри. Нужно придумать, как отомстить ей за нанесенное ему оскорбление.
Чего она хотела? Ведь женщины этого типа ни за что не станут проводить время с мужчиной, кроме как за деньги, но она не просила у него денег. Наоборот, делала вид, что чрезвычайно тронута, когда он покупал для нее жареный миндаль или порцию гумбо. Должно быть, ее корысть состояла в чем-то другом, более серьезном, чего он пока не мог отгадать.
Ну и черт с ней. Он понял, по крайней мере, что она шлюха. Завтра последний сеанс у художника. Ну а потом он и шагу не сделает в сторону этого магазина, даже если захочет навестить Микаэлу де Понтальба. Он по горло сыт Мэри Макалистер и ее трюками.
Но вначале он заставит ее заплатить за свои проделки. Посмотрим, так ли она хороша в постели…
Глава 46
Утром в понедельник Мэри встала, чувствуя себя как никогда взволнованной. Сегодня, сегодня она услышит наконец от Вэла те слова, которых давно ждала: что он отвечает ей той же любовью, которую испытывала к нему она, сегодня он предложит ей выйти за него замуж.
«Не стоит переживать из-за того, что он ничего не сказал по возвращении из Чарлстона, – уговаривала она себя. – Мы должны привыкнуть друг к другу заново. Ведь мы были в разлуке более двух месяцев».
Но она переживала.
И переживала все сильнее, потому что он ни разу не пригласил ее на те приемы, где регулярно бывал сам.
Но более всего она переживала из-за того, что он ни намеком не дал ей понять, что намерен познакомить ее со своей семьей.
Впрочем, переживаниям Мэри предавалась только по вечерам. На следующий день, встретившись с ним, она забывала о том, что мучило ее накануне, потому что была слишком счастлива.
Но вот Альберт вскользь заметил, что в понедельник у них последний сеанс с Вэлом. И тревога Мэри переросла в панику. А вдруг она больше никогда не увидит его?
На самом деле она сомневалась, что это возможно. И все-таки – а вдруг? «Когда он рядом, я уверена в его любви ко мне. Но он ни разу не проявил своих чувств. И поцеловал меня всего только раз. Если мы обручимся, он, конечно же, поцелует меня. Как бы мне хотелось этого!»
Мэри вспомнила, как Луиза распространялась насчет классовых различий, и решила, что в этом-то и состоит причина его молчания. «Ведь он не знает, что я принадлежу к тому же кругу, что и он, не знает, что я – креолка. Он любит меня, но боится, что я буду отвергнута его кругом. Боится, что я буду несчастлива».
«Будь честной, Мэри, – бранила она себя. – Вэл не святой. Он боится, что сам будет несчастлив, а ты станешь для него обузой – американка без роду-племени, продавщица из швейного магазина. И разве можно его в этом винить? Ведь ты не подумала бы выйти замуж за Пэдди Девлина!»
Она облегченно вздохнула. Скоро она все узнает, не стоит мучить себя сомнениями. Достаточно будет рассказать ему о ее приданом – и о том, что в числе ее предков была «девушка с гробиком». А это самое верное доказательство креольского происхождения.
Она не могла дождаться понедельника, когда расскажет ему обо всем.
– Доброе утро, дамы. – Голос Вэла звучал сегодня как-то странно. Он был совсем не похож на себя.
Мэри едва заметно улыбнулась. Вэл казался сегодня взволнованным, даже раздраженным. Но ничего, ничего. Она расскажет ему о шкатулке, и от его нервозности не останется и следа.
– Что это за суматоха там на площади? – спросил он у Ханны.
– Дженни Линд уезжает. И по-моему, слава Богу. А все эти люди столпились здесь, чтобы проводить ее на пристань. Надеюсь, потом они отправятся по домам и будут сидеть там тихо, как мыши. Лично я до смерти устала торговать одними и теми же шалями и перчатками.
