Твердое намерение Остина вести образ жизни, традиционный для поместного сквайра, на обратной стороне Земли заставляло его принимать все возможные меры, чтобы хотя бы в мелочах скопировать старую добрую Англию. Здесь-то он и опростоволосился.
И все потому что Томас Остин решил, что охота станет куда более приятным занятием, если импортировать некоторых классических обитателей английских лесов (местные сумчатые, очевидно, были ему не слишком по душе). Он заставил своего племянника на корабле доставить куропаток, фазанов, зайцев, черных дроздов. И – что и погубило дело – он распорядился привезти 24 английских кроликов. «Едва ли кролики принесут хоть сколько-нибудь вреда, – рассуждал он, – но они точно будут напоминать мне о родине, не говоря уже об английской охоте».
И он был очень, очень неправ насчет количества вреда. Однако он попал в яблочко, когда говорил об охоте.
Остин был не первым, кто привез кроликов в Австралию, но именно его кролики несли весомую долю ответственности за ту катастрофу, которой суждено было грянуть. Проблема кроликов в том, что они размножаются… как кролики. Масштаб бедствия позволяет оценить один тот факт, что в 1861 году, всего через пару лет после отгрузки первой партии ушастых, в письме Остин хвастал «тысячами диких английских кроликов во владениях». Но и на этом их популяция не остановилась. Уже через десяток лет после того, как на волю была отпущена первая партия, каждый год в Виктории отстреливали два миллиона кроликов, причем даже это не могло сдержать роста их численности. Вскоре кроличья армия распространилась по всей Виктории, продвигаясь, по некоторым подсчетам, на 125 километров в год. К 1800 году они достигли Нового Южного Уэльса, к 1886-му – Южной Австралии и Квинсленда, к 1890-му – Западной Австралии, к 1900-му – Северной территории. В 1920 году, на пике кроличьего нашествия, численность популяции этих животных на материке оценивалась в 10 миллиардов. На каждые 2,5 квадратных километра приходилось примерно 3000 кроликов. Вполне можно было констатировать, что Австралию покрывали кролики.
Кролики не только плодились, они еще ели (в конце концов, плодясь, недолго и проголодаться). Они поели всю растительность, обнажив землю и поставив на грань вымирания многие виды растений. Борьба за пропитание грозила подвести под монастырь также многие виды австралийских животных. Кроме того, корни растений уже не могли удерживать почвы, а потому начались их эрозия и выветривание.
Насколько далеко все зашло, стало ясно к 1880-м, и местные власти перепробовали все возможные хитрости. Ни один из способов, к которому они прибегли, не мог остановить яростное вторжение травоядных. Администрация Нового Южного Уэльса выступила с отчаянным призывом – разместила объявление в газете Sydney Morning Herald, пообещав выплатить «25 000 фунтов тому или тем, кто сообщит о методе или процессе, до того в колонии неизвестном, который поспособствует эффективному уничтожению кроликов».
В последовавшие десятилетия австралийцы отстреливали их, травили и ставили ловушки. Они поджигали и окуривали места их обитания, загоняли в их норы хорьков, которые выгоняли их наружу. В 1900-е они построили забор длиной более полутора тысяч километров, чтобы не допустить засилья кроликов в Западной Австралии. Но это не помогло: оказалось, что кролики умеют рыть тоннели и, судя по всему, сигать через изгороди.
Австралийская кроличья проблема – одно из наиболее ярких доказательств того, что соображаем мы довольно долго: экосистемы устроены чрезвычайно сложно, и вмешательство в них сопряжено с огромными рисками. Животные и растения не станут играть по вашим правилам, если вы вдруг решите перевезти их с одного места на другое. «Всюду жизнь, – как сказал однажды один философ. – Она покоряет новые территории, сметая барьеры на своем пути, и это может принести кому-то страдания и даже поставить под угрозу. Но все так, как оно есть». (Ладно, это был Джефф Голдблюм из «Парка юрского периода». Великий философ, как я уже упоминал.)
В общем, жизнь сыграла злую шутку – дважды. В первый раз австралийцы наломали дров, когда привезли на континент кроликов, а во второй – когда попытались поставить точку в этом вопросе. Несколько десятков лет австралийские ученые экспериментировали с биологическим оружием против кроликов: в 1950-е в надежде прикончить их они распространяли разнообразные заболевания, в частности миксоматоз. Какое-то время это отлично работало, и кроличья популяция заметно уменьшилась. Но метод не прижился, поскольку переносчиком вируса были москиты: оружие не работало в тех областях, где москиты не обитали, и в конце концов выжившие кролики выработали иммунитет к болезни. Их численность снова поползла вверх.
Но ученые не сдавались и разрабатывали новые биологические агенты. В 1990-е они работали над вирусом геморрагической болезни у кроликов. Эксперименты с вирусами – опасная штука, а потому ученые занимались исследованиями на острове у южного побережья, чтобы сократить риск распространения вируса на материке. Так вот. Угадайте, что было дальше.
Таки да. В 1995 году вирус своевольно покинул лабораторию и распространился на материке. Жизнь вырвалась на свободу, в этот раз оседлав мух особого вида. Однако нечаянно выпустив в мир смертельный (для кроликов) патоген, ученые не без удовлетворения отметили, что… он работает. За 20 лет, которые прошли со времени того инцидента, благодаря геморрагической болезни численность кроликов в Южной Австралии снова снизилась, тогда как растения заколосились, а животные, оказавшиеся на грани вымирания, получили возможность размножаться. Так будем же надеяться, что вирус геморрагической болезни у кроликов не обнаружит каких-нибудь побочных эффектов.
Австралийские кролики – отнюдь не единственное подтверждение того правила, что животных лучше оставить там, где мы их обнаружили. Например, так стоило поступить с нильским окунем, прожорливым хищником, достигающим двух метров в длину, который, как вы догадались, родом из вод Нила. Однако британцы-колонизаторы Восточной Африки имели на него определенные виды. Они посчитали, что все только выиграют, если переселить эту рыбу в озеро Виктория, самое больше озеро в Африке. В нем на тот момент уже водилось множество самой разной рыбы, и местные рыбаки были вполне счастливы, вылавливая ее. Но британцы решили, что нет предела совершенству. Самую большую группу рыб в озере в те времена образовывали разнообразные цихлиды, эти маленькие симпатичные рыбки, которых так любят аквариумисты. К сожалению цихлид, в колониальной администрации их терпеть не могли и считали мусором. И чиновники постановили улучшить озеро Виктория, запустив в него крупную рыбу помоднее. И рыбалка тогда станет сущим удовольствием, рассудили они. Многие биологи предупреждали их, что это плохая идея, но в 1954 году они все-таки выпустили нильского окуня в озеро. И нильский окунь сделал то, что сделал бы любой окунь на его месте: он прогрыз себе дорогу в начало пищевой цепочки, поедая вид за видом.
Британцы оказались правы в одном: в том, что рыбалка на озере и вправду стала отменной. Рыболовецкий промысел процветал, окунь оказался популярным и у коммерсантов, которые продавали улов как продукт питания, так и у рыбаков-спортсменов. Но тогда как оборот в рыболовецкой отрасли вырос в пять раз, обеспечив работой сотни тысяч человек, число видов рыб в озере Виктория в разы сократилось. Более 500 видов стали вымирающими, включая примерно 200 видов несчастных цихлид.
