В дальнейшем диалог между Мухаммедом и Чингисханом, который они вели через странствующих туда-обратно гонцов, больше напоминал пассивно-агрессивную комедию нравов. Чингисхан чувствовал себя облагодетельствованным, получая шелка от шаха («Он правда думает, что мы ничего такого не видели?»). В ответ он преподнес шаху огромный слиток золота, вероятно, пытаясь сказать, что у монголов тоже были красивые вещи, хотя они и жили в «палатках». И здесь Чингисхан повторно заявил о своем желании жить в мире: «Более всего я желаю жить с тобой в мире. Я буду обходиться с тобой, как с моим сыном». И это жутко задело Мухаммеда, которому совсем не нравилось, когда его называют «мой сын». (Кстати, будет еще смешнее, если сказать «сын мой», как осипший гангстер из лондонской подворотни.) И все же, поскольку протокол и все формальности были соблюдены (хотя мелкодушие уже проглядывало), Чингисхан был уверен, что его просьба о мирной торговле была принята. Для тех, кто не в курсе: это была бы беспроигрышная сделка для обоих. «Знаешь, моя страна – это кучка воинов и серебряный рудник, у меня нет никакого желания присоединять новые земли, – сообщалось Мухаммеду. – Мы одинаково заинтересованы в развитии торговли между нашими землями».
И вот Чингисхан отправил первых торговых паломников в Хорезм. Караван был подготовлен на его личные средства, его сопровождал его собственный посланник. 450 торговцев, 100 воинов, 500 верблюдов, повозки, груженные серебром, золотом и нефритом. Прежде всего они намеревались убедиться, что хорезмское эмбарго на трансграничную торговлю с Монгольской империей снято. Все с нетерпением ждали, когда это случится, особенно в пределах Хорезма. Объединение Чингисханом земель Северного Китая в теории сделало прохождение по Шелковому пути куда более легким делом, и торговцы во всем исламском мире не могли дождаться того момента, когда наконец смогут вторгнуться на китайский рынок. Но нервное отношение шаха к своим территориям пресекло такую возможность. Но вообще, когда караван торговцев и товаров вошел в северный хорезмский город Отрар в 1218 году, могло показаться, что хорошие времена вернулись.
И вот дела пошли очень худо, совсем наперекосяк, причем для большой части мира.
Вместо того чтобы поприветствовать пришельцев, показать, где можно припарковать верблюдов, предложить чашечку хорошего чая, Каир-хан, правитель Отрара, выбрал совсем другую стратегию. Он приказал убить их всех и взять все, что те привезли. Это была злодейская неожиданная атака, и только один человек из 550 выжил – потому что ушел в баню, когда началась резня, и спрятался там.
Инцидент потряс мир. Это было покушением на все приличия, на гостеприимство и обычный здравый смысл. Каир-хан объяснил свой поступок тем, что, по его предположению, все те люди были шпионами, и это было абсурдное оправдание. Сами торговцы даже не были монголами – в основном мусульманами-уйгурами. Открылась новая перспектива: мусульманские торговцы в мусульманском городе на крупном торговом пути могли быть уничтожены местными властями под неуклюжим предлогом, и эта перспектива, мягко говоря, не радовала и не способствовала торговле. И абсолютно никто не мог поверить, что Каир-хан мог сотворить что-то столь вопиющее – в империи, благосостояние и престиж которой зависели от торговли, – без разрешения шаха или его прямого распоряжения.
Если и были какие-то сомнения в том, что Мухаммед вознамерился развязать с монголами вражду, они вскоре растаяли. Невероятно, но несмотря на бойню в Отраре, Чингисхан решил дать ему второй шанс. Торговое соглашение все еще было важно для монголов (к слову, их завоевательная кампания не пошла на пользу сельскому хозяйству у них дома, а потому им приходилось кое-что покупать). И тогда Чингисхан отправил троих послов, мусульманина и двоих монголов, чтобы установить ясность в отношениях с монголами. Он требовал наказания для Каир-хана, компенсацию за их товары и возвращение к миру.
Не подумав извиниться, шах обезглавил мусульманского посла и подпалил бороды монголов. Униженных и изуродованных посланников он отправил назад к Чингисхану. Почему? Вот правда – зачем было так поступать? Мухаммед что, действительно начал войну с Чингисханом, потому что ему не понравилось указание на закат солнца? Это возможно, и это объяснение ничуть не глупее прочих. Но в то же время стоит заметить, что паранойя Мухаммеда кое-чем отличалась от простого оскорбленного мужского достоинства. Мухаммед имел турецкие корни, в его родословной были рабы, и потому в мусульманском мире на него смотрели свысока, в том числе персидская и арабская знать в соседних государствах. Его империя была почти так же молода, как империя Чингисхана, и внутри нее не было единства. У него были сложные отношения с матерью, что никогда не бывает на руку. Кроме того, он давно конфликтовал с Ан-Насиром Лидиниллахом, халифом Багдада, которого подозревал в заговоре с монголами с целью свергнуть его. (По справедливости говоря, не исключено, что халиф и вправду был в сговоре с монголами, но это было бы контрпродуктивным шагом для всех участников.) А неудавшаяся попытка захватить Багдад в 1217 году, когда войска Мухаммеда застряли в снегу, силясь перевалить через какую-то гору, вероятно, в очередной раз заставила его разочароваться в своей профпригодности. Более того, он мог просто недооценить угрозу, которую представлял Чингисхан. И вот вам хорошее подтверждение тому правилу, что нужно получить как можно больше информации и не принимать поспешных решений. Итак, безбородые монгольские послы направились домой, чтобы рассказать о провокации Мухаммеда, а один из посланников шаха спешил в обратном направлении, готовясь рассказать, как сильно монгольское войско. Выяснив, против кого он только что восстал, шах отреагировал – перефразируем – так: «Ой».
Чингисхан вскарабкался на Бурхан-Халдун, гору близ места его рождения, куда он традиционно поднимался, обдумывая новую войну, и там молился три дня и три ночи. Затем он отправил третье, последнее послание Мухаммеду, и на этот раз оно было достаточно прямолинейным, чтобы не быть неверно истолкованным. «Готовься к войне, – сообщил он шаху. – Я иду на тебя с войском, которому ты не сможешь противостоять».
Чингисхан выдвинулся на Хорезм со своей армией в 1219 году. К 1222 году государство Хорезмшахов исчезло с карты мира. Оценки очень разнятся, но вполне вероятно, что численность монголов немного превышала 100 000 человек, тогда как войско шаха было минимум в два раза больше. Более того, они сражались на знакомой местности. Неважно. Мухаммед растерял преимущество домашнего сражения, решив дождаться монголов за хорошо укрепленными городскими стенами, посчитав, что осады врагу никогда не удавались. И вообще-то они вправду им никогда не удавались, но Мухаммед не учел, что монголы схватывали на лету. Первая осада в этой войне (кстати сказать, осада Отрара) длилась несколько месяцев. Большинство последующих осад длились по несколько недель или дней. Армия монголов быстро реагировала, адаптировалась, была дисциплинированной и подчинялась здравому смыслу. Чингисхан разделил войска, чтобы атаковать с неожиданных направлений, отрезать пути для подкрепления и одновременно взять несколько целей. Они привыкли к оперативному взаимодействию и быстро меняли тактику, внедряли стратегии и вооружения тех, кого завоевывали. И они были чрезвычайно, чрезвычайно беспощадны.
