Суммируя свои высоконаучные изыскания, Фицджеральд пришел к выводу, что «с точки зрения френологии и физиогномики Лэмфер принадлежит к типу человека, находящегося на низкой ступени развития. Животные наклонности препятствуют обучению и воспитанию, хотя его мать, по-видимому, постоянно прилагала усилия в этом направлении. В течение многих лет Рэй вел антиобщественный образ жизни, и человеческие части его мозга, поскольку не могли нормально функционировать, просто атрофировались»11.
В тот же самый день, в среду, 11 ноября, через двадцать четыре часа после выхода безнадежно путаной статьи о майском дереве, Дарлинг напечатал еще одну заметку. Называлась она «Сенсационная находка: кости!» и опять воскресила утихшую несколько месяцев назад полемику. На последней неделе мая прокурор Смит получил письмо от Джулиуса Трулсона, заключенного тюрьмы города Вернон, штат Техас. Трулсон – считалось, что этот мелкий жулик, скрывавшийся под именем Джонатана Тоу, состоял в родстве с пресловутым питсбургским миллионером Гарри Тоу, убившим известного архитектора Стэнфорда Уайта, – утверждал, что в нескольких преступлениях был сообщником Белль Ганнесс.
Подробно и очень грамотно вернонский сиделец описал, как, ответив на одно из объявлений, в январе 1903 года, встретился с Белль в Чикаго, и она предложила ему работу. Ганнесс сказала, что «проводит незаконные операции» – она имела в виду аборты, – «поэтому иногда ей приходится избавляться от трупов. За помощь в этом деле Белль обещала хорошее вознаграждение».
Через четыре с половиной года, будучи женатым на Мэй О’Рэйли из Рочестера, штат Нью-Йорк, Трулсон решил избавиться от надоевшей супруги и отвез ее на ферму Ганнесс. И вскоре тело молодой женщины вместе с еще одной жертвой он с помощью Лэмфера закопал у железной дороги, недалеко от участка Белль. Через несколько месяцев Трулсон помогал Лэмферу зарывать в землю еще шесть трупов.
Как-то в марте 1908 года, испугавшись Асле Хельгелейна, которому не давала покоя судьба пропавшего брата, Белль предложила Трулсону «спалить дом и вместе сбежать во Фриско». Джулиус уговаривал вдову «не паниковать, чтобы не навлечь на себя подозрений». Обсудив положение, Трулсон и Лэмфер тем же вечером решили, что, пока Белль сама с ними не разделалась, ее надо устранить. Потом они подбросили монетку. Лэмфер проиграл, и мужчины условились, что он проникнет ночью в хозяйскую спальню, ударит женщину по голове и, уничтожая следы совместных преступлений, подожжет дом. Сам Джулиус в ту же ночь уехал в Чикаго. Однажды, когда Трулсон ехал через Техас, его арестовали за фальшивые чеки. А на эти показания Джулиуса подвигли «угрызения совести, которые не дают ему спать по ночам»12.
По сравнению с потоком других писем, адресованных властям Ла-Порта, послание Трулсона казалось таким убедительным, что Смутцер немедленно отправился в Техас. 21 мая, прибыв в город Вернон, шериф допросил заключенного. Тот поклялся, что сообщил чистую правду, и подписал девятнадцатистраничное признание.
Однако, не успев вернуться в камеру, Трулсон все опроверг и сознался, что сочинил историю с единственной целью – «вырваться из лап техасских властей». Дальнейшее расследование показало, что, пока Белль совершала свои страшные преступления, он сидел в исправительной тюрьме Элмиры, штат Нью-Йорк, что его бывшая жена Мэй О’Рэйли жива, а сам он «не мог обходиться без наркотиков, от которых у него разыгрывалось воображение». Гарри Трулсон, проживавший на Манхэттене, в трехэтажном доме номер 34 на западной Сорок седьмой, заявил, что его брат просто ненормальный: «Он повредился рассудком пять лет назад, когда на углу Бродвея и Двадцать третьей попал под троллейбус»13.
Хотя Джулиус Трулсон и пошел на попятный и существовали доказательства, что он просто сочинил свое «признание», некоторые разглядели в откровениях заключенного элементы правды. Он якобы сообщил такие детали, о которых не мог знать не причастный к делу человек, поэтому полностью выдуманным письмо Трулсона считать нельзя14.
Среди тех, кто ему поверил, были сосед Ганнесс, Дэниел Хатсон и заместитель шерифа Марр. Эти двое, как писал Гарри Дарлинг, за несколько дней до начала процесса над Лэмфером отправились в окрестности фермы и начали копать в том месте, где, по признанию Трулсона, должны были находиться тела жертв. Их Хатсон и Марр не обнаружили, зато извлекли из земли несколько костей, которые заместитель шерифа принял за человеческие.
Это открытие и породило сенсационный заголовок в «Аргус-бюллетень» от 11 ноября. Однако в самой статье Дарлинг сделал вывод, что «не стоит принимать всерьез признание Трулсона» и вся эта история «не имеет никакого отношения к процессу Лэмфера»15.
Во второй половине дня в четверг, 12 ноября, после отклонения ста трех кандидатур, было сформировано жюри. На скамье присяжных заняли места двенадцать мужчин. Самому младшему исполнилось тридцать четыре года, самому старшему – шестьдесят пять. Среди них оказались девять фермеров, плотник, галантерейщик и продавец. Обычно присяжных изолировали от внешнего мира в местном отеле, но на этот раз двенадцать кроватей установили прямо в совещательной комнате. Членам большого жюри будут разрешены ежедневные прогулки, но, чтобы избежать взаимодействия с публикой, проходить они будут «только под присмотром шерифа Смутцера и его помощников»16.
Глава 29
Смит
В конце дневного заседания прокурор Ральф Смит обратился к присяжным со вступительным словом. Смит говорил почти пятьдесят минут, и, по крайней мере, один слушатель оценил незатейливый слог его речи. «Прокурор Смит, – восторженно написал Гарри Дарлинг, – не прибегал к цветистым метафорам. Простыми словами обвинитель поведал истину, и во время его выступления стояла такая тишина, что можно было услышать, как пролетит муха».
Сам Дарлинг предпочитал, конечно же, совсем иной английский, и его любовь к выспреннему стилю дала себя знать, как только редактор стал живописать поведение обвиняемого. «Слушая прокурора, подсудимый удивительно переменился. Это был не тот Лэмфер, что безучастно наблюдал за отбором присяжных. Теперь его лицо покрывала мертвенная бледность, а из запавших глазниц, подобно двум горящим на снегу углям, смотрели воспаленные глаза»1.
Поблагодарив присяжных за терпение во время длинного и утомительного отбора, Смит пояснил, что «широкая известность» рассматриваемого дела чрезвычайно затруднила необыкновенно важную задачу – найти двенадцать квалифицированных членов большого жюри. Может показаться, подчеркнул прокурор, что он и его помощник Сазерленд настроены против Лэмфера, на самом деле сторона обвинения не хочет ничьей крови, никому не собирается мстить и служит только закону. «Мы не испытываем к подсудимому чувства вражды, – заверил прокурор, – мы не преследуем никаких личных интересов, не ищем козла отпущения. Если мы и проявляем настойчивость, то только ради выполнения своих обязанностей. На Ла-Порт легла тень от совершенных здесь подлых убийств, и мы должны их раскрыть».
Смит признал также, что в деле очень мало прямых улик и определять виновность или непричастность обвиняемого придется, опираясь на косвенные доказательства. По словам прокурора, в этом нет ничего необычного, ведь такие темные дела, как преднамеренный поджог, обычно творят в секрете. «Когда идут на преступление и собираются спалить дом, духовой оркестр не приглашают».
