По возвращении он начал работать в доках и все чаще прикладывался к бутылке. Денег не хватало, а послевоенные забастовки докеров вплотную подтолкнули семью к черте бедности. По субботам Билл гулял с детской коляской и воровал уголь в пекарне, чтобы согреть свою семью. «Это был первый шаг к восстанию, – сказал он. – К тому времени, как мне исполнилось одиннадцать, я знал, что выбраться отсюда можно только с боем. И если это значило пойти на преступление – это было справедливо». Преступление, за которое был обвинен Билл, было ограблением банковского фургона в Эрите, штат Кент, в 1963 году. В то время это было одно из крупнейших ограблений бронированных грузовиков в Англии, но Билл был совершенно ни при чем. Весь преступный мир Ист-Энда знал, кто это сделал, но они держали язык за зубами, как и Билл. К сожалению, у сержанта-следователя была к нему личная неприязнь (еще одна история, связанная с поддельными банкнотами и потасовкой в пабе), так что на Билла все равно повесили обвинения.
На суде показания против Билла были неубедительными. Копы утверждали, что он был связан с одним из предполагаемых членов банды. У них был свидетель, который утверждал, что видел кого-то похожего на Билла за рулем машины, а еще они вызвали полицейского в форме, который описал пятифутового человека с густыми вьющимися волосами, бегущего от фургона к автомобилю. Билл был выше шести футов ростом, и он был модом, то есть его волосы были очень короткими и без завитков. Но подытоживая, судья Тесайджер сказал: «Господа присяжные заседатели, примите во внимание, что во время побега Карбишли мог пригнуться, и со стороны казалось бы, что он меньше, чем на самом деле, а волосы, развевающиеся на ветру, могли показаться вьющимися и густыми». Неслыханная манипуляция присяжными.
Билл был признан виновным и отправлен в тюрьму Дарема, в один блок с Великими грабителями поездов (Великое ограбление поезда – ограбление почтового поезда, произошедшее в 1963 году, в ходе которого банда из пятнадцати человек напала на поезд почтовой службы и похитила из него сто двадцать мешков с денежными купюрами. – Прим. пер.). Этим все могло и закончиться – если ты заигрываешь с криминалом и в молодости попадаешь за решетку, то бывает уже невозможно выкарабкаться. Но Билл провел большую часть времени в одиночной камере. Он не переставал учиться, получил школьный аттестат, прошел курсы и не высовывался. Через несколько лет его перевели в Лестер. А потом Реджи Крэй (один из братьев-близнецов Крэй, сооснователь знаменитой лондонской банды 1950-х годов. – Прим. пер.) поговорил со своим губернатором и сказал, что Билла подставили, и этот губернатор отправил Билла в тюрьму Уормвуд-Скрабс. Билл вернулся в Лондон, все еще настаивая на своей невиновности. В конце концов, его история оказалась на первой полосе «Sunday Mirror». «Эти двое невиновны?» – гласил заголовок, за которым последовал рассказ о том, как Билл и другой предполагаемый грабитель, Билли Стакл, были обвинены ошибочно.
Как по волшебству, через несколько дней после Рождества 1970 года Билла вызвали на комиссию по условно-досрочному освобождению. Они сообщили ему: «Мы планируем отпустить тебя на три-четыре месяца из Пентонвиля. Поработаешь на испытательном сроке, а затем будешь условно-досрочно освобожден». Он спросил: «Почему?» Они ответили: «Ну, нам кажется, что ты хорошая кандидатура для условно-досрочного освобождения». «Нет, нет, – сказал Билл. – Вы, мать вашу, знаете, что я невиновен». Против собственной воли Билл был освобожден, и так закончилась его служба в «торговом флоте». Вскоре на волю вышел и Билли Стакл, но он умер через несколько месяцев после освобождения. «По моему мнению, именно тюрьма убила его», – говорит Билл. И без того, должно быть, тяжко отбывать срок, когда вы знаете, что сидите за дело. А как чувствует себя невиновный человек? Билл выжил, но шестидесятые прошли мимо него. Он провел семь лет каторжных работ в одиночной камере, а затем был освобожден без всяких извинений. Он позвонил Майку Шоу, одному из его самых давних друзей из Кеннинг-Тауна, и на следующий день уже получил работу в Track Records.
Это был счастливый случай как для него, так и для меня. Спустя несколько месяцев после знакомства с Биллом я выяснил отношения с Китом и Крисом в подвале Track Records и решил, что мне нужен новый менеджер. Билл уже пытался изменить их отношение к моему сольному материалу. Он сказал им: «Если мы будем работать над его альбомом и он добьется успеха, это будет лучшее, что мы можем сделать для него и для нас. У него будет уверенность в себе, он обретет себя. Нужно, чтобы он чувствовал себя никому ни в чем не уступающим». Как он потом вспоминает: «Эти засранцы высмеяли меня. Они сказали, мол, на тебе чертов флаг в руки, если хочешь сделать это». Поэтому Билл сказал: «Хорошо, я покажу вам».
С той минуты, как я сделал его своим менеджером, я начал зарабатывать как никогда раньше. Это все его заслуга, потому что к моменту его прихода Кит и Крис уже вышли из-под контроля. На самом деле конец мог наступить раньше, если бы Билл так быстро не вник во все тонкости. У него не было выбора. Никто больше ничем не управлял, царил беспорядок. Я не часто заходил в Track Records, но, по словам Билла, Кит и Крис относились к компании как к своему личному банкомату. Кит приходил к обеду, брал все наличные в сейфе, и, если этого было недостаточно, он сам себе выписывал чек, а затем уходил по делам.
Все было рассчитано так, что Track Records делили прибыль лейбла напополам с PolyGram. Это было хитрый шаг. Они управляли группами, отправляли их в турне, продюсировали альбомы и выпускали их. Они делали деньги на каждом этапе. Но они также контролировали авторские гонорары, которые составляли пятнадцать процентов от розничной торговли. Когда они начали подписывать контракты с другими артистами – Марком Боланом, Джими Хендриксом, Артуром Брауном, группой Thunderclap Newman, – все их гонорары были переведены на отдельный счет в Mammoth Records. Время от времени они давали немного денег Джими и остальным, но большую часть всегда сохраняли себе. И половина прибыли поступала от сделок с PolyGram. Как я уже говорил, предполагалось, что мы были партнерами. Кит и Крис пообещали четверым из нас по десять процентов от Track Records. У меня все еще сохранилось это письмо. Его пожевала моя собака, но я сохранил его в качестве напоминания. Это была целая гора денег, но никто из нас не увидел и копейки.
Между тем, у Кита был дворец XV века прямо на венецианском Гранд-канале. Сам я там никогда не был, но мне говорили, что это очень красивое здание. Этот дворец рисовал Моне, Раскин проявлял живой интерес к его инкрустированным круглым окошечкам. Он принадлежал графиням, дипломатам и венецианским королевским особам. А потом Киту Ламберту. Вдобавок у Кита и Криса были шикарные дома в Найтсбридже.
В начале семидесятых Кит и Крис стали наркоманами. Люди, страдающие от героиновой зависимости, постоянно беспокоятся о том, как бы не кончились деньги. Поэтому они заключали сделки с промоутерами, по которым те получали меньшую сумму аванса, а не справедливую долю от общей прибыли в конце. Как и полагается наркоманам, они просто хотели получить в свои руки наличные. Разумеется, они не говорили при этом: «Мы собираемся украсть эти деньги». Я уверен, что они убеждали себя, что только берут взаймы, но по сути это было одно и то же. Эти поступки сквозили отчаянием. У Билла были другие мысли на этот счет. По его мнению, Ламберт и Стэмп всегда чувствовали себя выше группы. Мун был клоуном, Энтвисл был якорем, а Таунсенд – гением, которого они холили и лелеяли. Меня же они просто терпели.
