Я нахожу светские беседы довольно трудным занятием. Может быть, это лишь побочный эффект от всех тех лет, когда мной помыкали люди, которых я не знал и не желал знать. Сегодня мне по душе только званые обеды, шесть человек максимум. Более того, у меня серьезные проблемы со слухом. У меня настолько плохой слух, что шесть человек – это предел. С таким количеством гостей я довольно легко веду светскую беседу. В любом случае Голливуд был и остается крайним олицетворением бессмысленного панибратства, и я чувствовал себя чужим на этом празднике жизни.
Та же категория людей, которые предполагают, что мы проводим все время, развлекаясь в кругу богатых и знаменитых, часто задает мне вопрос о том, изменила ли меня слава. Я отвечаю, что не изменила. Несмотря на невиданный ураган событий, в котором я живу, несмотря на резкое изменение обстоятельств, от зеленых скиффл-подростков до одной из крупнейших рок-групп в мире, я почти не изменился. Я все тот же, только вырос. Но люди вокруг меняются, и я думаю, что именно это вызывает чувство тревоги. Думаешь, каждый человек, который встречается на пути, является тем, кем кажется? Честны ли они со мной? То же самое происходит в любой сфере жизни, но, когда ты знаменит, ты словно смотришь на все через увеличительное стекло. Маленькие вещи становятся огромными. Люди думают, что ты изменился, но на самом деле это не так. Понятия не имею, что станет с некоторыми сегодняшними знаменитостями, когда они подрастут, ведь у некоторых нет даже хоть какого-нибудь таланта, на который можно было бы опереться. Через пятнадцать минут в их обществе остается только тьма или участие в передаче «Я знаменитость, заберите меня отсюда!»
[16].
Под увеличительным стеклом весь сопутствующий шум и свет, которые по пятам идут за славой звезды, стали для меня невыносимы. Поэтому я вернулся из Страны Вечного Солнца в Земли Вечного Налогообложения, полной грудью вдохнул благодатный воздух Сассекса и вернулся к относительно здравомыслящей жизни в рок-группе.
Глава 15. By Numbers
Пит тоже боролся с бременем славы, когда писал песню «How Many Friends». Он сказал, что во время работы над ней был «обдолбан до беспамятства, выплакал свои глаза, оторвался от работы и от всего проекта, чувствовал себя опустошенным». Не это должна чувствовать рок-звезда, номинированная на «Оскар». Мы записали этот трек и остальную часть альбома The Who by Numbers в Шеппертоне весной 1975 года, в самый разгар сумасшествия. В «New Musical Express» нарекли его «предсмертной запиской Пита Таунсенда». Он давал длинные интервью, полные ненависти к себе и ненависти в целом. Он сказал, что наша аудитория никуда не годилась и что мы никуда не годились в последнем туре. Он всегда сообщал нам о своих чувствах через средства массовой информации. Почему мы никогда не разговаривали лицом к лицу? Почему он просто не мог позвонить? Я не знаю. Я действительно не понимал этого. Но я полагаю, что это было просто не в нашем стиле.
Я очень закрытый человек. Почему, по-вашему, мне понадобилось так много времени, чтобы написать эту автобиографию? Так что мне было действительно больно читать, как Пит критикует мое пение перед всем миром. Я надеялся, что мы поговорим с глазу на глазу, что он наберет мой номер. На критических этапах нашей жизни мы говорили лицом к лицу, как мужчина с мужчиной. Я пришел увидеться с ним, когда он подсел на героин, и, к его чести, он обратился в реабилитационный центр. Он явно ко мне прислушивался. В этом смысле мы очень, очень близки. В трудные времена мы можем положиться друг на друга. Мы друзья, но не в том смысле, что названиваем друг другу и устраиваем совместные обеды. Социальные тонкости – не наша сильная сторона, но между нами есть связь. Ее трудно описать, однако я думаю, что в этом вся суть. Многие люди слишком напуганы, чтобы говорить с Питом, потому что он живет в своем переменчивом мире. Иногда, без предупреждения, без видимой причины Пит может задеть вас за живое, может создать впечатление очень подлого или даже злобного человека, но в глубине души он совсем другой. Этот не тот человек, которого бы вы хотели обидеть. Я никогда не хотел причинить ему боль, даже когда нокаутировал его. Но я никогда не боялся выкладывать ему все как есть (хотя я стараюсь держаться подальше, когда вижу тревожные звоночки).
Пит, с другой стороны, мог сообщать о своих музыкальных проблемах только через прессу. Он никогда не обращался к нам, когда был в беде. Он никогда не делился своими проблемами. Может быть, у нас получилось бы ему помочь? Студия это такое место, где решаются проблемы, но мы еще никогда не выходили с ним на такой уровень доверия. Он дал интервью журналистам для того, чтобы сообщить нам, какие мы плохие. Я был на тех же концертах, которые он поливал грязью. Я помню, как Джон и Кит на шоу в Rainbow Theatre отчаянно старались не отставать от Пита. Он напивался все сильнее и сильнее, становясь все яростнее, до того момента, пока его музыка не перестала иметь хоть какой-то смысл. А затем, спустя неделю, он ширнулся героином или чем-то в этом роде. Без предупреждения он отправился в какое-то дикое музыкальное путешествие, беспорядочно перескакивая с одной тональности на другую. Это был кошмар. А потом спустя несколько месяцев мы узнаем, что, оказывается, это мы виноваты, что это Джон с Китом были дерьмом, а не Пит.
Как он мог перевернуть все с ног на голову и сообщить им через «New Musical Express», что они были дерьмом? Они не были дерьмом, они были великолепны. Они проявляли чудеса изобретательности. Мы втроем рвали наши задницы на сцене. Той ночью обделались не The Who, а Пит. Ладно, он никогда не был дерьмом, но напился в дерьмо. Или витал в облаках. Возьми на себя ответственность в конце концов! Он мог признать, что был пьян, что испытывал давление, но вместо этого он обвинил нас, и я заступился за группу. Разумеется, музыкальная пресса обожала конфликты. Что еще так хорошо продает газеты, как не грызня между рок-звездами? Но тогда я искренне разозлился.
Что касается менеджмента, наши отношения с Китом Ламбертом и Крисом Стэмпом ухудшились до такой степени, что мы подали друг на друга в суд. Мы проделали полный круг от первой нашей встречи в «Железнодорожной таверне» в 1964 году, наполненной оптимизмом и надеждами, до состояния, когда мы стали врагами по разные стороны баррикад в окружении юристов, жадно облизывающих губы. Почва уходила у нас из-под ног, и если бы тем летом группа окончательно разрушилась, взорвавшись от собственного успеха, никто бы не удивился. Такое происходило и с менее взрывоопасными коллективами, чем наш.
Но затем, к октябрю, мы снова отправились в турне. Пит провел лето со своей семьей в Америке, изливая душу Муршиде Айви Дуче, доверенному лицу индийского духовного учителя Мехера Бабы. Наставление, которое он получил от Айви Дуче, заключалось в том, чтобы «продолжать играть на гитаре в The Who до дальнейших указаний». Честно говоря, я обеими руками был за. За всю полувековую историю группы был только один период, когда я отрицательно относился к тому, чтобы выступать с The Who, но до него оставалось еще четыре года.
