Я должен рассказать о том, как обстояли дела в школе Оундла. До 1914 года Британская империя нуждалась в технократах. Традиционные государственные школы выпускали государственных служащих с прекрасным знанием греческого и латыни, но надвигавшееся темное будущее требовало лидеров, которые разбирались бы в металлообработке, машиностроении и электронике.
В Оундле сформировалось пространство, ставшее фактически промышленной зоной. Там были алюминиевый, композитный и стекловолоконный цеха, токарные и фрезерные станки, а также деревообрабатывающие, кузнечные и металлообрабатывающие цеха. В течение каждого семестра я проводил неделю одетым в спецовку, учась рубить и резать куски дерева, металла и пластика и собирать из них различные конструкции.
Целью всей этой деятельности было изготовление тисков. Их деревянные половинки отливались в деревянных формах в литейном цеху. Песочные формы мы изготавливали сами, и было множество способов как-нибудь испортить их, чтобы сделать жизнь менее тоскливой.
Чрезмерная влажность и слишком большое количество песка в форме могли привести к взрыву. Еще лучшим развлечением было оставить отверстие в нижней части формы, чтобы расплавленный алюминий капал на башмаки разливающего – молчаливого ответственного мастера, мистера Мойнихена. Подозреваю, что ему очень нравилось, когда его обувь поджигали. На этот случай у него имелись многослойные ботинки с надетыми на них стальными накладками, шлем из асбеста и толстые перчатки, а также обширный словарный запас, что означало, что никто не пропустит урок литейного дела.
– Гребаные черти! Кто поджег мои гребаные ноги?!
В работе по дереву я был полным рукожопом, хотя мне и удалось спроектировать, а потом сконструировать самое бесполезное и неудобное в мире кресло, а также самый бессмысленный набор книжных полок, которые когда-либо создавались в этом мире. Даже Маурицио Эшер
[8] был бы, пожалуй, озадачен тем, как разместить там свои книги.
В механической мастерской я разбил окна разводным ключом, используя вращение токарного станка в качестве катапульты. Наконец, будучи абсолютным профаном в механике, я уничтожил вертикальный фрезерный станок. Если бы меня сбросили с парашютом на нацистскую фабрику, я лучше всех справился бы с миссией диверсанта. Впрочем, конечно же, у меня это случайно получилось. Когда станок раскололся пополам, а на приводном валу сорвалась резьба, я стоял и смотрел, как механизм разваливается на части. Мне было жалко смотреть на ответственного мастера. Он в буквальном смысле плакал, останавливая станок.
– О, нет! – выдохнул он. – Ты его сломал!
Единственное, что мне понравилось в электронной мастерской – это запах монтажной платы. Я носил ее в пластиковом чемоданчике, а вокруг грохотали всевозможные резисторы. Не помню, для чего все это делалось, возможно, для осцилляции.
Не испытывающий интереса ко всей этой возне, опозоренный и опасный, я вступил в последнюю фазу своего пребывания в мастерских Оундла и неожиданно сорвал джек-пот, когда нашел умеющего быть вдохновляющим учителя, который немного знал о металле.
Джон Уорсли был спокоен и опрятен и носил настолько большие очки, что было невозможно подумать, что он не заинтересован в тебе. В тот момент, когда он взял в руку кусок металла, я обратил внимание на его пальцы. Они были тонкими и ловкими и так плавно двигались по поверхности стальной заготовки, словно он наполнял ее каким-то потусторонним качеством. Джон всегда приезжал на занятия на своем велосипеде – гоночный руль, велосипедные зажимы внизу его брюк. У него была странная походка, как будто одна полвина его тела была моряком, а вторая в предыдущем воплощении являлась одной из ног тарантула. Одним из его любимых слов было «протяжный», и это было странное, почти архаично звучащее выражение. Джон Уорсли был похож на гибрид мастера по ремонту велосипедов и волшебника Гэндальфа из «Властелина Колец».
Металлообработка включала работу с мягкой сталью, ковку, работу по серебру и дизайн ювелирных изделий, а также сварочные работы и связанные с ними навыки. Наш проект заключался в том, чтобы сделать браслет из никеля и серебра, который мне очень понравился и которым я очень гордился. Однако, когда я принес эту вещь домой, отец отнесся к ней с глубоким подозрением.
У Джона Уорсли был план, как привлечь наше внимание. Он воткнул стальной стержень в пылающую жаровню, и искры брызнули во все стороны. Джон вытащил раскаленный докрасна стержень, положил его на наковальню и начал что-то выковывать. Я сразу понял, что это был меч. Он погрузил металл, который при этом издал удовлетворенное шипение, в ведро с водой, после чего поместил его обратно в огонь. Не говоря ни слова, он достал кожаное одеяло и резко развернул его, чтобы продемонстрировать нам точную копию Экскалибура. Гарда рукояти была обернута кожей, но что меня по-настоящему поразило – так это лезвие, широкое и блестящее.
– Я могу научить вас, как делать такие вещи, если хотите, – сказал он, вращая оружие так и сяк в своей ладони. Потом для пущего эффекта он сделал небольшую паузу. – И, конечно же, я могу научить вас, как этим пользоваться.
– Сэр? Что, вы имеете в виду… фехтование?
Как оказалось, причина того, что Джон Уорсли так странно ходил, заключалась в том, что большую часть своей жизни он был учителем фехтования. Оказавшись в роскошной государственной школе и будучи северянином из рабочего класса, он воспользовался своим шансом реализовать себя и в этом направлении. Я сразу же поднял руку. Я записался к нему в ученики. Я стал обучаться фехтованию. Это изменило мою жизнь.
Также на меня сильно повлиял мой учитель актерского мастерства. Джон Кэмпбелл был одним из тех редких, но важных учителей, которые разрешают своим ученикам мечтать.
Драма, в отличие от музыки, была еще одной возможностью сбежать от реальности, и я участвовал в нескольких постановках: «Макбет», «Адриан VII», «Королевская охота за солнцем», а также нескольких местечковых пьесах, которые обычно были ужасными фарсами о жизни Вест-Энда.
В «Макбете» я был ведьмой, убийцей и различными посланцами, проводя значительную часть своего времени под гигантским черепом из полистирола, обернутым в туалетную бумагу. В «Адриане VII» я был понижен до роли помощника, а в «Королевской охоте за Солнцем» выходил в качестве наемника. Также была роль льстивого слуги в «По словам очевидцев» – пьесе настолько глупой, что я был поражен, как ею мог заинтересоваться известный издатель Сэмюэл Френч.
Тем не менее запах грима и рев толпы сказались на моем подсознании. В нем начал пускать корни зародыш философии. Мысль о том, что не имеет особого значения, чем вы занимаетесь, до тех пор, покуда вы уважаете природу этого дела и пытаетесь достичь определенной гармонии со вселенной.
Неожиданное путешествие
Не только старшие ребята могли избить тебя. Получить люлей спокойно можно было и от учителей. Телесные наказания были обычным делом. Жестокость варьировалась от шлепка тапком по заднице от отдельного учителя до более официальной порки тростью или розгой. Мнения об эффективности избиений были разными. Мероприятие обычно проводилось в вечернее время, после выключения света, когда несчастный получатель наказания был в пижаме. Это должно было создать максимальную психологическую тревогу и максимальный физический дискомфорт, поскольку шесть ударов по тонкой хлопковой пижаме почти наверняка приводили к рассечению и кровотечению. Бессмысленное – к счастью – сегодня выражение «книги в штанах» описывало ситуацию, когда в ожидании физической экзекуции ученик запихивал в штаны тетрадь по географии, чтобы защитить ягодицы от повреждений.
