«Боинг 757» – это прекрасное чудовище. Прекрасен он благодаря элегантному, поистине лебединому носу. Машина покоится высоко на своих шасси, как хищная птица, готовая спикировать.
Он чудовище, потому что спроектировавший его милый психопат запихнул туда два двигателя с 40 000 фунтов осевой нагрузки каждый. Надо понимать, что это половина мощности гигантского реактивного самолета, привязанная к четверти его веса. Легкий 757 поднимается со взлетной полосы с вертикальной скоростью 60 миль в час, что превышает коэффициент набора высоты 6 000 футов в минуту.
Мой первый «пустой» взлет в аэропорту Шеннон был потрясающим. Реальный мир всегда отличается от симулятора. Самолет был настолько легким, что его взлетная скорость была низкой, и я чувствовал, будто еду в лифте, а не лечу в авиалайнере.
Я завершил базовое обучение, коротко постригся и получил форму, включая самый нелепый ее элемент – шапочку пилота. Именно в ней я появился в самолете в свой первый день работы с пассажирами.
28 июля 2001 года я полетел из Хитроу во Франкфурт и обратно, а затем – в Мюнхен, где и переночевал. В дороге произошел небольшой инцидент. Во время второго полета, в 200 милях от Лондона, перед ветровым стеклом возникла большая белая чайка, летевшая прямо на нас. В последний момент она попыталась взмыть вверх, но не успела. Раздался громкий стук – чайку размазало по верхней части кабины.
– Это что, в нас птица врезалась? – пробормотал я.
– Ммм, – ответили мне.
В Мюнхене, я, одетый в летную форму, стоял на остановке, поджидая служебный автобус, чтобы поехать в гостиницу. Краем глаза я заметил фаната Maiden, стоявшего неподалеку, и он тоже увидел меня. С головы до ног увешанный значками, в байкерской косухе, рваных джинсах и футболке Maiden, он направился ко мне. Уставился на меня и спросил:
– Извините, это остановка до Мюнхена?
– Эээ… Нет, она чуть дальше.
Он повернулся и ушел. Он не знал – да и никто не знал, кроме меня самого, – что я работаю пилотом в авиакомпании. Невероятно!
Черный сентябрь
В жизни Maiden наступила передышка. Ажиотаж вокруг моего возвращения спал, а мой новый стиль в духе Мохаммеда Али – «Я великий!» – потихоньку начали признавать в прессе. Когда ты являешься ведущим вокалистом, от тебя не ждут большого ума, и мало кто относится с пониманием, если ты вдруг начинаешь его проявлять.
Главное заявление, которое я сделал в тот период, касалось «Brave New World». Я объявил, что мы выпустили альбом, цель которого – поставить группу на рельсы авантюристского будущего, а не просто поностальгировать или собрать воедино частицы былой славы. Нашлось множество циников, которые нам не верили, но мы смогли доказать, что они ошибались.
Летом и осенью 2001 года я скакал как мячик от дома Яника к дому Эдриана, записывая тексты и мелодии, которые в итоге стали песнями нашего следующего альбома, «Dance of Death». Интерес к оккультизму заставил меня совершить путешествие к развалинам крепости Монсегюр во Франции. Уже само восхождение к ней было ошеломляющим опытом, но блуждание среди полуразрушенных стен по-настоящему раскочегарило мое воображение. Никакая «Игра Престолов» не сравнится с той резней, что учинили в этом месте, и окончательным уничтожением ереси катаров, которое ускорила эта расправа.
Прогуливаясь по окрестностям, я заглянул также в Рен-ле-Шато и лес Броселианд, который был похож на волшебный лес из легенд о короле Артуре. Опыт, полученный в процессе работы над «The Chemical Wedding», и мой давний роман с творчеством Уильяма Блейка усилили эффект от моих странствий.
Все это происходило в промежутках между полетами. Было просто потрясающе осознавать, что я нашел «правильную» работу. В отличие от музыкального бизнеса, в работе авиалиний существовали строгие правила, четко регламентировавшие, насколько должен выкладываться сотрудник. После окончания полета и заполнения бумаг двери закрывались. Люди просто отправлялись домой и отдыхали. До чего же замечательная концепция. У меня появилась возможность полениться, и я начал наслаждаться ею. Слова «Извините, я не могу этого сделать, потому что нахожусь в режиме ожидания» стали моей излюбленной отговоркой, позволявшей отказаться от многих вещей, которыми я не хотел заниматься.
После 16 полетов я прекратил летать с British Airlines и присоединился к British World Airlines. Их штаб-квартира находилась в Саутенде, но самолет базировался в Станстеде.
Я начал летать на 757-м, и однажды, когда у меня выдался небольшой перерыв, Maiden попросили меня слетать в Нью-Йорк, чтобы пообщаться с прессой. Это должно было занять всего пару дней: прилетаю, утром следующего дня даю интервью каналу MTV и возвращаюсь в Лондон. Но я так и не дал интервью и не улетел обратно к назначенному сроку, потому что то был роковой день – 11 сентября 2001 года. День, когда содрогнулись небеса.
У меня с собой было техническое руководство по «Боингу 757» – я был прилежным студентом и штудировал учебник, если не было других дел. Листая эту книгу, я сидел за столом на крыше отеля, где имелась маленькая застекленная терраса, а также крытый бассейн. В этот момент из лифта вышла пожилая дама и спросила у смотрителя бассейна: «Вы слышали, что во Всемирный торговый центр врезался самолет?»
Я вскочил. Хотел спросить, что именно случилось, но передумал. «Должно быть, это был легкомоторный самолет», – подумал я. Над городом часто летали туда-сюда легкие самолеты с одним двигателем. В Лондоне такое не позволялось – за исключением Spitfire, которые летали над Букингемским дворцом, устраивая авиашоу для королевы. Это был не первый случай столкновения самолета со зданием в Нью-Йорке. В сороковые годы XX века в Эмпайр Стейт Билдинг врезался бомбардировщик. Я вернулся к своему руководству по эксплуатации «Боинга 757».
Тем временем из лифта вышло еще несколько человек. Терраса заполнялась людьми, смотревшими в сторону Гринвич-Виллидж (отель располагался чуть южнее Центрального парка).
– А что это был за самолет? – спросил я.
– Авиалайнер, – ответили мне.
Я отложил учебник. Авиалайнеры не должны просто так врезаться в дома ясным сентябрьским утром. Я пошел на террасу, но оттуда ничего не было видно. Потом я услышал тяжелый гул военных самолетов: два из них летели очень низко. «Это нехороший знак», – подумал я. Возможно, стоять на крыше в такой ситуации было не самым лучшим решением.
Я пошел в свой номер и включил телевизор. Там передавали, что одна из башен рухнула, а вторая загорелась. Тут у меня зазвонил мобильник. Это был Марк Меркуриадис.
– Ты видел, что происходит? – спросил он.
Я позвонил на ресепшен: «Хотел бы продлить свое пребывание здесь». Никто не смог бы улететь из Нью-Йорка в ближайшее время.
Дальнейшее казалось сюрреалистичным сном. Ужасная бойня в Граунд Зеро никак не сочеталась со свойственными центральной части Нью-Йорка миром и покоем. Тысячи людей просто шли по своим делам в лучах рассвета, а вокруг постоянно выли сирены. На Восьмой авеню я увидел мчавшиеся к месту трагедии пожарные машины. Пожарные были покрыты налетом коричнево-серой ядовитой пыли, что поднималась от разрушенных зданий. В канаве, в луже воды, что налилась из пожарных шлангов, лежала покрытая грязью детская игрушка – плюшевый медвежонок. В его глазах-бисеринках, казалось, было написано: «Детство кончилось».
