Лиз Дерринджер до сих пор переживает, вспоминая своих квартирантов. Через пару дней после их заселения Лиз с Риком пошли в кино и взяли с собой Игги, а Бетси оставили в постели, но неожиданно явилась и она. «Моя первая мысль была: “О Господи! Она же оставила дверь открытой. Мне надо вернуться”. Я знала, что дверь нараспашку, у нее ведь не было ключа. Захожу, смотрю: что-то не так. Назавтра или чуть позже стала искать свои украшения и не нашла».
Лиз недосчиталась ювелирного сердечка, звезды Давида, маленького бриллианта и некоторых колец. Уверенная, что их взяла Бетси, она пошла в “Max’s Kansas City” и стала всем рассказывать, до чего докатились Игги Поп и его подружка. Позже вечером Лиз, Рик и их подруга были дома, вдруг звонок в дверь. Посмотрели в глазок – Игги. «Я так испугалась! – говорит Лиз. – Глаза безумные, думаю: ну все, сейчас воткнет мне нож в сердце и убьет».
Но ее подруга Джеральдин все же открыла; выйдя из спальни, куда она было спряталась, Лиз услышала: «Расскажи мне, пожалуйста, в точности, что произошло». Лиз рассказала, что пропали украшения, и в деталях описала, какие именно. Устрашающе сосредоточенный, но вменяемый, Джим страшно извинялся и обещал, что все предметы будут найдены и возвращены. В течение нескольких дней он постоянно перезванивал Лиз, сообщая о своих успехах по розыску украденных вещей в нью-йоркских ломбардах. В конце концов большинство вещей он вернул, но, конечно, ни о каком сотрудничестве уже речи не было. Происшествие положило конец отношениям Игги и Бетси, и девушка вернулась в Анн-Арбор к родителям. Дальнейшую историю бедняжки Бетси отследить трудно, ибо она терниста и туманна; позже она звонила своему другу Гайавате Бейли, говорила, что у нее последняя стадия цирроза и что Джим – любовь всей ее жизни. Семья ее, по словам Бейли, испытывает к Джиму Остербергу неувядающую неприязнь и после ее смерти с посторонними беседовать отказывается.
В очередной раз брошенный на волю волн, Джим позвонил Дэнни Филдсу, и тот нашел ему пристанище у Терри Орка, который присматривал за элегантным пентхаусом в Верхнем Ист-cайде, и у него уже жил человек из круга Уорхола, Джерард Маланга, – тот, что так удачно фотографировал Эди Седжвик и, затянутый в кожу, танцевал с кнутом на выступлениях The Velvet Underground. Джим был идеальным постояльцем: багажа, кроме джинсов и футболки, никакого, приходил и уходил тихо; спал в одной из двух спален, а Джерард Маланга – на кушетке. Несколько дней на солнце, лившемся в широкие окна пентхауса, были краткой передышкой среди окружавшего его бедлама, и как-то поутру, выйдя из спальни, Джим плавно опустился на паркет и стал делать упражнения, растяжки, как раньше перед выходом на сцену. Наблюдая его в утреннем свете, Маланга взял свой «никон» и сделал четыре или пять кадров. Игги стянул майку; Маланга с камерой танцевал вокруг него, как в балете, а потом сказал: «Разденься полностью». Игги повиновался; голый, он невозмутимо позировал на фоне белой стены: худой, но крепкий, ранимый, но не сломленный, спокойный и уверенный перед лицом всех невзгод.
Через пару дней Джим переселился к Дэнни Филдсу, который был счастлив вернуться в привычный для обоих режим «не волнуйся, я обо всем позабочусь». 7 сентября 1971 года они смотрели телевизор, когда зазвонил телефон. Звонила Лиза Робинсон, рок-журналистка, – она и ее муж, продюсер Ричард, считались «У Макса» самой крутой рок-н-ролльной парой. «Мы тут с Дэвидом Боуи», – сообщила она.
«О, Дэвид Боуи, – протянул Филдс в ответ. – Единственный за пределами Штатов, кто слыхал про Игги». Дэнни смутно помнил: перед тем как отрубиться по дороге в “Max’s Kansas City”, он слышал от Дэвида, что тот хочет повстречаться с Игги.
Дэвид Боуи открыл для себя Игги в самый подходящий момент – прошлым февралем, во время своего первого визита в Америку, когда приземлился в Сан-Франциско, поразительно похожий на Лорен Бэколл, по словам журналиста Джона Мендельсона, которого приятель из Mercury Records уговорил написать об этом никому тогда не известном английском артисте. Мендельсон взял шефство над экзотическим хрупким созданием, таскал его чемодан и ездил с ним в Сан-Хосе на радиоинтервью. После краткого малоинтересного обмена репликами пренебрежительный хиппи-ведущий предложил Боуи выбрать песню для эфира; Мендельсон заметил дебютную пластинку The Stooges и посоветовал поставить “No Fun”. Боуи «сразу развеселился». В декабре того года в журнале Melody Maker он назвал Игги своим любимым певцом. Появившись в Нью-Йорке в сентябре, Боуи, по словам Робинсон, находившейся в центре событий, был «совершенно заинтригован» Игги.
Опять зазвонил телефон. Лиза и Ричард сообщали Дэнни, что ждут. Дэнни оторвал Игги от телевизора (показывали «Мистер Смит едет в Вашингтон»), уговаривая его: «Пошли, он с нами по-хорошему, давай и мы с ним по-хорошему». И они отправились к «Максу» – там пешком четыре квартала.
Глава 7. Street-walking Cheetah
В задних комнатах «У Макса» Игги чувствовал себя лучше всех. И когда он вошел, чтобы сесть за столик к Дэвиду Боуи, Тони Дефризу и Тони Занетте, под взглядами Ричарда и Лизы Робинсон, – не было сомнений в том, кто здесь главный аккумулятор высокого напряжения. Игги Поп жил, как кот, на чужих диванах по всему городу, пытаясь соскочить с героина; только что, после обвинения в краже драгоценностей, уехала его подружка. И при всем том он был на крыше мира. Он вошел в комнату, готовый произвести впечатление, по словам Тони Занетты: «Он знал, что его ждут. И он был К Этому Готов. Готов сразу же, с ходу быть интересным. Буквально чечетку отбивал». Впервые, но отнюдь не в последний раз Игги Поп показал, что не покорится пращам и стрелам яростной судьбы. На самом деле он умел извлечь пользу из своих злоключений, превратить их в историю, неустанным героем которой являлся.
В последний свой приезд в США Дэвид Боуи был еще одиноко путешествующим хрупким существом. На этот раз с ним была целая организация в лице Тони Дефриза, бывшего служащего адвокатской конторы, разработавшего блестящий стиль импровизационного менеджмента, которого в «Большом Яблоке» еще не видывали. У Дефриза был острый ум и бесстрашная техника ведения переговоров: не смущаясь никакими репутациями, он шел прямо к шефу любой компании и заключал серьезный договор – причем партнер тоже был доволен сделкой. Ранее тем же вечером Дефриз молнией блеснул на социальном небе Нью-Йорка, угощая в ресторане “Ginger Man” боссов RCA под руководством заправил всей нью-йоркской модной жизни Лизы Робинсон и ее мужа Ричарда, продюсера, который вел в RCA дела Боуи. Там же, в “Ginger Man”, Дефриз и Боуи встречались с другим американским любимчиком Дэвида, Лу Ридом, и обсуждали возможное сотрудничество.
Тем вечером «У Макса» рядом с Игги и Дефризом Дэвид Боуи держался скромно. Он был доброжелателен, любопытен, хорошо умел слушать: «очень осмотрительный; хладнокровный, при этом вряд ли недобрый» – вот первое впечатление Игги Попа. Дэвид задавал умные, проницательные вопросы, почти невинно вызывая на разговор своего менее удачливого коллегу. По сравнению с ним Игги казался более расчетливым, но это уравновешивалось его обаятельной искренностью. Ему просто нравилось очаровывать. Тони Занетте (который познакомился с Боуи и Дефризом несколько недель назад, исполняя роль Энди Уорхола в лондонской постановке пьесы Pork, и тут же был втянут в тот круг, что вскоре станет называться MainMan) казалось, что Дэвид хочет поразить Дефриза этой экзотической, интересной личностью, как будто Игги – произведение искусства, которое они могли бы добавить в коллекцию.
