В Сент-Клере Игги нарядился в черные обтягивающие трусы, приобретенные некогда в туристических прогулках по лондонскому Сохо. Стояла жара, в гримерке ели арбузы. Пока группа, уже с Тёрстоном, лупила вступление к “Raw Power”, Игги догадался запустить в публику арбузом; арбуз попал какой-то девушке в голову, в результате – сотрясение мозга и проблемы с промоутером. Через несколько песен Игги столкнулся с неотложной необходимостью опорожниться и заскочил за «маршаллы», а потом, говорит Типтон, выскочил обратно и швырялся «этим делом» в толпу. Когда снаряды кончились, он схватил стакан со льдом и опрокинул себе в трусы, а потом вылавливал льдинки и сосал их, и тоже швырялся.
Тёрстон был в полнейшем шоке от своего дебюта, в восторге от мощи живого выступления группы и в ужасе от безнадежности предприятия. Он держался поближе к Джеймсу Уильямсону, единственному, кто еще пытался сохранять какую-то конструктивность. «Он выстраивал фургоны в круг, как в вестернах перед боем. В таких вестернах, где каждый получит пулю, но и сам, погибая, можешь кого-нибудь застрелить». Но никто, даже Джеймс, не был в силах изменить дорожку, по которой катились The Stooges. «Никто не контролировал ситуацию. Полная анархия». Постепенно Тёрстон привык к блеску и обреченности своей новой преступной жизни: прибываешь на площадку без оборудования, занимаешь усилители у разогревающей группы, бросаешь арендованные «маршаллы» в клубе, чтоб не платить за аренду, и сматываешься из отеля через заднюю дверь.
Однако, когда около 28 июля команда добралась до Нью-Йорка, было ощущение, будто вернулись старые добрые времена. «Коламбия» безвозмездно предоставила свою репетиционную базу, уютное утешительное помещение в центре города под присмотром профсоюзного сторожа, который бесстрастно наблюдал, как Игги пляшет на рояле. В процессе подготовки к престижному выступлению «У Макса» появлялись старые друзья: пришла Натали Шлоссман с подругой Пэт, положившей глаз на Рона, прилетели подруга Джеймса Эвита из Лос-Анджелеса и подруга Скотти Эстер Корински из Детройта, а также ее бывший дружок, утраченный “dum dum boy” Дэйв Александер. Дэйв хорошо выглядел, приходил на репетиции и рассказывал, что отлично зарабатывает на бирже. Вскоре был подготовлен сет: к материалу Raw Power добавились новые песни, в том числе “Heavy Liquid” и “Open Up And Bleed”, в которую Тёрстон вставил рыдающую губную гармошку. Сам Джим, казалось, был в хорошей форме и, полный оптимизма, работал вместе со всеми над новым материалом, хотя не обошлось без упущений. Он обещал перед концертом встретить Корел Шилдс в аэропорту Кеннеди, но забыл. На свое счастье, Корел (в панике, без денег на дорогу до Манхэттена и без малейшего представления, где найти группу) повстречала белого рыцаря в лице гитариста Led Zeppelin Джимми Пейджа, которого знала по лос-анджелесскому “English Disco”. Пейдж как раз летел обратно в Лондон после триумфального летнего тура, завершенного тремя аншлагами в «Мэдисон Сквер Гардене», и уговорил Корел лететь вместе с ним. В Лондоне Корел говорила (в частности, Нику Кенту), что разочаровалась в Джиме Остерберге: ему наркотики дороже, чем живые люди.
В первый вечер зал был набит битком. Явились старые знакомые – Дэнни Филдс, Лии Блэк Чайлдерс, Ленни Кей, Элис Купер, Лиза Робинсон; перед клубом выстроилась огромная очередь. Были некоторые проблемы с порталами, так что голос Игги еле пробивался сквозь толстую стену звука, воздвигнутую арендованными комбами, и гитара у Джеймса иногда не строила. Некоторые давнишние друзья фыркали на стандартный грим и смехотворные костюмы, детище голливудского дизайнера Билла Уиттена: Джеймс наряжен космонавтом из сериала «Звездный путь», Игги в образе гладиатора. Несмотря на технические неполадки, команда была великолепна. Боб Чайковски, он же Найт Боб, был нанят на эти четыре вечера следить за бэклайном; задача была добиться «лязга» – жесткого звонкого шума для физического подчинения аудитории. Найт Боб присутствовал на всех репетициях и концертах «У Макса» и понимал: «несмотря на то что все было очень сырое, ясно было, что там все есть. Поэтому с ними хотелось работать. Это тебе не какие-нибудь вялые груверы, обреченные на забвение».
Нью-йоркская публика теснилась «У Макса», охваченная восторгом и ужасом: ведь, как замечает Биби Бьюэлл, модель агентства «Форд» и знаменитая подруга Тодда Рандгрена, «был элемент опасности: все знали, как он ведет себя на сцене». На вторую ночь клуб был опять переполнен, и когда Игги пошел по столам и стульям, зыркая в толпу, случилась беда: стул покачнулся (или его нарочно отодвинули), Игги оступился и грохнулся на уставленный стаканами стол. Когда он поднялся, Найт Боб увидел, что грудь и подбородок у него изрезаны битым стеклом, а под ребром колотая рана; покачнувшись, Игги прислонился к нему и запачкал его кровью. «Стоп, стоп! – крикнул Боб. – Прекратите концерт, так нельзя!»
Окровавленный Игги продолжал петь. Он обнаружил, что если отвести левую руку назад, кровь хлещет струей. «Ужас, прямо римская арена, – говорит Уэйн Каунти. – Я взбегал по лестнице посмотреть – “аааааххх!” – и обратно». Биби Бьюэлл вспоминает: «Мы не видели, как он упал, но когда он встал, было жуткое количество крови; с наших мест казалось, что там огромная рана». Найт Боб замечает: «У нас была такая поговорка: все что угодно можно починить с помощью куска изоленты. Но тут кровищи столько, что даже изоленту не прилепишь».
Как объясняет сегодня Джим Остерберг, «это просто так вышло. Случайно». (Единственная из всех свидетелей, Эвита уверена, что он поранился нарочно, от горя и вины, что Корел уехала в Англию.) Но вместо того, чтобы уйти со сцены, как сделал бы любой другой артист, Игги завершил сет из семи песен, и струящаяся по груди кровь стала определяющим образом в его карьере.
Это кровопускание было кульминацией процесса, начало которому положил концерт в апреле 1968 года, когда Игги был впервые освистан фанатами Cream. В те времена конфликт с аудиторией напоминал физиологический «театр жестокости» Антонена Арто – как и Игги, он верил: если жестко конфликтовать с бесчувственной публикой, брать ее на испуг, можно достигнуть некоторой чистоты. Но теперь, упиваясь своими физическими повреждениями, Игги, кажется, пошел дальше и вторгся в сферу перформанса, приближаясь к таким художникам, как Крис Берден, чье произведение «Выстрел», как известно, состояло в том, что ассистент выстрелил в него из ружья. (Впоследствии Берден был воспет в песне Боуи “Joe the Lion” с альбома “Heroes”.) Без сомнения, некий расчет в поведении Игги был, но при тогдашнем его нестабильном психическом состоянии было неизвестно, чем кончится этот нарастающий конфликт.
Через несколько дней пошел слух, будто бы Игги поранил себя от роковой любви к Биби Бьюэлл. По мнению некоторых давних поклонников, например Дэйва Марша, шумиха вокруг кровопускания – «пошлятина (fucking cliché). Типа: вот до чего мы дошли!» Скотт Тёрстон вспоминает реакцию команды: «Шок… Мне было жалко Джима, и я немного злился. Какой-то протест против самого себя». После этой инициации Тёрстон понял, что «в группе как-то принято было хранить спокойствие в любой ситуации. Паники не было… но неприятно, конечно, плохой момент. Но впереди еще много было плохих моментов».
Когда все кончилось, Элис Купер протолкался в гримерку и, настояв, чтобы Игги была оказана медицинская помощь, отрядил своего пресс-агента Эшли Пэндла отвезти его в больницу. Ночью, весь в бинтах и швах, Джим вернулся в клуб – вполне возможно, повидать Биби Бьюэлл; позже фотограф Линн Голдсмит запечатлела их вместе: Джим с явным одобрением глядит на эталонную американскую красавицу. Более чем вероятно, что ранимый артист воспользовался увечьями, дабы завоевать ее симпатию, и вряд ли препятствовал слухам о своей неразделенной любви как причине этих увечий, – что, конечно, уже чересчур, если учесть, что познакомились они только после концерта. Как бы то ни было, он тут же включил по отношению к новой пассии свой фирменный режим: неустанное обаяние и некоторое хитроумие.
