Майкл Типтон, записывавший звук на пленку, был уверен, что Игги знает: это конец. «И потому он особенно тащился от этой битвы с толпой». За последние несколько месяцев все уже привыкли: если в аудитории есть представитель рекорд-лейбла, Игги гарантированно залажает концерт. Теперь, разгуливая по сцене в своем шутовском наряде, он упивался ненавистью: по крайней мере половина зала жаждала его крови. Звук был хреновый, пение – просто крик, музыка – примитивный аудиобандитизм, но настоящее представление содержалось в непрерывном потоке изрыгаемых в публику проклятий. Всякий летящий в него снаряд, будь то монета, кубик льда или яйцо, вызывал новый взрыв красноречия. Бросали и подарки: Бейли швырнул старинное бархатное колье, принятое как «сертифицированное кольцо для болта», и четверть фунта травы, которую Джон Коул спрятал в бас-бочку. Видя, как Игги не дрогнув отражает атаку, некоторые в публике решили, что группа все же выживет. Другие, как, например, Боб Бейкер, который в Уэйне тоже присутствовал, были уверены, что все кончено. «Я был чрезвычайно подавлен. Точно известно не было, но чувствовалось, что это его прощальный концерт. Очень враждебная обстановка, люди явно хотели размозжить ему голову… Я думал: вряд ли этот парень доживет до старости».
«Я решил, что они сдались, – говорит Скип Гилдерслив. – Кончалось что-то по-настоящему хорошее».
«С одной стороны, печаль и вина, – вспоминает Скотт Тёрстон, – видишь, как гибнет нечто, что наверняка заслуживало лучшей участи. А с другой – просто боишься получить бутылкой по башке».
Ненадолго покинув сцену, The Stooges вернулись сыграть последний номер, “Louie Louie”: дескать, что-то более утонченное – бисер перед свиньями, не поймут. Игги на ходу сочинял новый непристойный текст на гаражный стандарт, с которого начинал еще в «Игуанах». С последним аккордом на сцену полетел финальный град снарядов, в том числе большая бутылка рома “Stroh”, которая грохнулась Скотти на пианино. «Вы чуть не убили меня, но опять промахнулись, – ухмыльнулся Игги, – так что на следующей неделе цельтесь лучше».
Но никакой следующей недели не было.
Глава 10. Kill City
Никаких решений. Никаких планов. Джим дрейфовал, как обломок кораблекрушения, болтался туда-сюда по воле волн, подчиняясь желаниям окружающих; даже презирая кого-то, он сознавал, что без них не было бы ни человеческого тепла, ни наркотиков, ни крыши над головой. Хуже всего, что, до сих пор влюбленный в грубую силу (raw power) The Stooges, он был уверен: над ними тяготеет проклятие. Затянувшийся крах прощальных гастролей и сознание того, что он сам виноват в провале группы, оставили глубокие шрамы на небоскребе его самолюбия. Пришло то время, когда остается только хвататься за любой подвернувшийся шанс.
Весь 1974 и 1975 год Джим прожил милостью ближних. Скитания его были бесцельны, он просто находил убежище у кого получится – будь то знакомый музыкант, начинающий менеджер, добросердечная групи или богатенькая наследница. Какую-то структуру его жизнь обрела только в психлечебнице, куда он попал с подачи лос-анджелесской полиции. Но сначала требовалось покончить с остатками собственного достоинства.
В феврале 1974 года, когда Джим вернулся в Лос-Анджелес и угнездился в «Коронете» у Джеймса Уильямсона, он еще не полностью расстался с идеей The Stooges; причем, по традиционной иронии судьбы, через несколько недель они попали на обложку журнала Creem, где их давний сторонник Лестер Бэнгс объявлял, что вот наконец пришло их время, – как раз тогда, когда стало известно, что они наконец распались. Но отношения Джима с обоими бывшими соавторами были испорчены взаимными подозрениями. Рон Эштон, все еще уязвленный унижением, которому подверг его старый товарищ, оставил брата Скотти в Анн-Арборе и вернулся в «Коронет» собирать собственную группу New Order. Джеймс Уильямсон тоже задумывал что-то новое, а что касается Джима, он был рад, что есть куда бросить кости, хотя сам подозревал Уильямсона в стремлении под конец сделать Stooges своей вотчиной.
Однако надежда на возрождение группы еще оставалась – пока Джеймс не влетел с наркотой, по-серьезному. Полиция установила слежку за домом драгдилера в Лорел-Кэньоне; Джеймс поехал туда пополнить запасы, а на обратном пути его взяли с пачкой сигарет “Old Gold”, в которой был спрятан сдутый воздушный шарик, набитый героином. Из тюрьмы, без денег на залог или юриста, Джеймс позвонил Эвите. «До того я никогда не видала его испуганным. Его ломало, он сказал: я умираю, ты должна мне помочь».
Мама Эвиты, либеральный юрист, в 1973 году согласилась, чтобы ее шестнадцатилетняя дочь жила с Джеймсом, только пусть каждый день возит ее в Голливуд-хай-скул. Он продержался две недели, после чего Эвита школу бросила. Миссис Ардура согласилась защищать Джеймса при условии, что они расстанутся и ее дочь вернется в школу. Пришлось согласиться, и Ардура даже заложила дом, чтобы внести за него деньги. Ей удалось изменить формулировку обвинения на «хранение», и скоро Джеймс вернулся в «Коронет», уже один. По крайней мере, этот скорбный опыт избавил его от зависимости, но теперь, до окончания испытательного срока, надо было соблюдать повышенную осторожность с Игги.
Голливуд обожает победителей, но проигравшие в этом городе обречены на исчезновение в сумерках второго плана. И все же Джим бросился играть в лузера с тем же увлечением, с каким представлял из себя гламурную звезду «Мэйнмэна». На краю мрачной бездны, безусловно, есть определенное упоение, и Джим, как некогда его героиновый приятель Джон Адамс, с восторгом тонул в страницах романа в стиле «нуар». Весь следующий год его основное амплуа – «содержанец». Майкл Де Барр, спускавшийся на дно примерно в то же время, что и его любимый артист, отчасти наблюдал его падение и отмечает, что даже тогда в нем было нечто величественное. «Рок-звезда на содержании – это очень по-семидесятному: люди платили за тебя, чтобы как-то оправдать свое существование. При этом он оставался все тем же гибким красавчиком». Порой можно было застать Игги в элитных местах типа отеля «Сансет Маркиз» за чтением Wall Street Journal или плаванием в бассейне, на берегу коего его ожидала прекрасная блондинка с пакетом кокаина, сцена почти мифологически совершенная (блондинка была довольно известным на Сансет-Стрипе персонажем: она сбежала от мужа из Нью-Джерси в Лос-Анджелес якшаться с рок-н-ролльщиками; через несколько месяцев деньги кончились, и муженек явился ее забрать). И наоборот – пародийный вариант сценария: одной малолетке из “English Disco” удалось за пару колес кваалюда заманить Джима на свидание. Очевидно, из чистого расчета он для начала скормил ей ее собственные запасы, по неопытности она вскоре завалилась и ушибла голову об дверь машины, после чего Игги оттащил ее к Энни Эппл, предупредив папашу Энни: «Видите ли, сэр, тут девушка таблеток наелась», – и отбыл, предварительно обчистив ее сумочку на предмет остатков кваалюда. «Она была в полном отчаянии, – говорит Энни Эппл. – Так давно мечтала о нем и теперь сама все испортила, упустила свой великий шанс, а предмет кинул ее на всю наркоту и смотался!»
Другие действующие лица этой все более мрачной драмы надеялись, что есть какие-то простые способы исправить ситуацию. Скотти Тёрстон нашел Джиму квартиру на Венис-бич в двух шагах от своей и пытался работать с ним над новым материалом. Клавишник думал: немного стабильности и сосредоточенности, и Джим поймет, что происходит. «Я старался. Но я был наивен. Проблемы были гораздо глубже».
