Все более очевидный личный и музыкальный союз двух звезд постепенно породил упорные слухи о том, что отношения между ними не просто дружеские. Еще в январе 1972 года в журнале Melody Maker Боуи сделал скандальное заявление о своей гомосексуальности, да и Игги, как известно, ходил в любимцах сан-францисского гомосообщества, едва ли не все члены коего претендовали на честь совершения знаменитого акта в клубе “Bimbo’s” в 1974 году. Многие убеждены, что эта парочка занималась черным делом, и рады поделиться занимательными деталями. К огорчению для тех из нас, кто фантазировал на эту тему, очевидцы свидетельствуют об обратном. Сам Джим, соглашаясь, что «всегда здорово попробовать что-то новое», безоговорочно отрицает подобные слухи. Что еще более убедительно, Энджи Боуи, которая постоянно соперничала со своим супругом в сексуальных подвигах, а когда они расстались, охотно предоставляла желающим волнительные отчеты о его гомо-приключениях, утверждает, что ничего подобного в данном случае не было. «Нет. Я совершенно уверена. А иначе я вынуждена спросить: кто из них был бы сверху?»
В конце марта американский тур Station To Station завершился прекрасным представлением в “Madison Square Garden” и последующей звездной вечеринкой в клубе “Penn Plaza”, большую часть которой Дэвид провел, уединившись с Джимом, – иногда к ним подходили старые знакомые вроде Джона Кейла. Джим так и лучился здоровьем; на нем был костюм, специально купленный за день до того, чтобы предстать перед судом Рочестера, штат Нью-Йорк, вместе с Боуи, в качестве ответчика по делу (позже закрытому) об аресте за марихуану в отеле “American” городка Флэгшип, четырьмя днями раньше. Публичное появление Игги было первым подтверждением: он возвращается из небытия.
27 марта Боуи отбыл на океанском лайнере из Нью-Йорка в Канны, а Игги на пару дней остался в Нью-Йорке, в отеле “Seymour”, и впервые заподозрил, что его жизнь скоро изменится. Он наконец осознал, что новое поколение рок-музыкантов именует себя «панками» и подражает его имиджу. В те выходные он дал интервью Пэм Браун для заглавной статьи четвертого номера журнала Punk и, как водится, понарассказал ей кучу невероятных историй – в основном, конечно, чистую правду. Примерно тогда же он явился на прием в свою честь в “CBGB”, клубе Хилли Кристала на Бауэри, который стал колыбелью панка в США, а после пригласил главного редактора Punk с фотографом Робертой Бейли на лобстера в кафе “Phoebe’s”. Перед тем как улететь в Италию, он попросил Роберту послать по почте Эрику, его сыну, купленные на Таймс-сквер наручники. За прошедший год он почти не виделся с сыном, а тут, прежде чем пуститься в берлинские приключения, вдруг решил побыть «хорошим папой». Последняя черта под его хаотическим прошлым, перед началом чего-то нового, была подведена еще пару дней назад, на джеме с Джонни Сандерсом и Силом Силвейном в одном нью-йоркском лофте; Джонни спросил, не желает ли он подогреться. Впервые в жизни Игги ответил: нет.
Боуи проявлял удивительную жизнестойкость – особенно если учесть, в каком стрессе он провел последний год, какую душевную муку и паранойю пережил в Лос-Анджелесе, городе, который он (а вслед за ним и Джим) считал дьявольским, вампирским. Джим видел, что ему плохо, что ему нужен настоящий друг, только он этого не показывает. Наконец в апреле они остановились в Швейцарии перевести дух, и тогда Боуи начал раскрываться. Говорил он, конечно, и о своем браке с Энджи, удивительно неформатном партнерстве, на котором сказались постоянные расставания; это был свободный союз, но Энджи страшно ревновала ко всем, с кем у Дэвида возникала интеллектуальная близость. Это касалось и Джима, к которому у Энджи было противоречивое отношение, и особенно Коко Шваб. Коко (Коринну) Шваб, личность исключительно способную и организованную, Хью Эттвул нанял секретарем еще в мэйнмэновские времена, летом 1973 года. Через пару месяцев Хью взял отпуск и, как он сам говорит, по возвращении обнаружил, что Коко за 36 часов научилась делать всю его работу. В результате Тони Дефриз решил его уволить. Теперь Коко контролировала доступ к Дэвиду, она освободила психически перегруженную звезду от огромного количества обязанностей, но приводила в ярость всех, от кого он отморозился, и прежде всего Энджи.
Следующий важный общий опыт, который способствовал укреплению дружбы между Джимом и Дэвидом, – секретная поездка в Москву, организованная на ходу, чтоб заполнить «окно» между Цюрихом и Хельсинки. Эндрю Кент, который лучше всех знал французский, пару дней мотался между Цюрихом и Базелем, добывая необходимые транзитные визы для грандиозного железнодорожного путешествия, которое намеревались предпринять он, Джим, Дэвид, Коко и Пэт Гиббонс. Поезд тарахтел через Польшу, то и дело они выходили на остановках пополнить запасы супа или пива, видели здания, еще в отметинах от пуль и снарядов, и пейзажи с воронками от бомб; в Варшаве, тащась бок о бок с товарным поездом, заметили рабочего, разгружающего уголь под серым ледяным дождем, и эта пронизывающе-тоскливая картина позже вдохновила Боуи на прекрасный мрачный инструментал “Warszawa” с альбома Low. Проехав около 700 миль, группа впервые столкнулась с бюрократическими рогатками в Бресте, древнем славянском городе в нынешней Белоруссии, – в 1976 году это была граница СССР. Пока меняли колеса, приспосабливая состав к ширококолейным путям, все должны были выйти из вагонов, и, как вспоминает Кент, альбинос-кагебешник встретил их угрожающей фразой: «Мы вас не ждали». Огромный чемодан с книгами, который вез Боуи, подвергся обыску, и некоторые из книг подозрительного содержания (имеющие отношение к Третьему рейху) были конфискованы; по другим воспоминаниям, интерес КГБ к их компании был вызван тем, что Джим бросился раздаривать цветы, которых было полно у них в купе, что было расценено как попытка взятки.
Все это было страшно, но недолго, и впечатление о вездесущести КГБ развеялось, когда по прибытии в Москву компания обнаружила, что обещание товарища из органов «вас кто-нибудь встретит» оказалось пустым. Поняв, что слежки нет и можно свободно гулять по городу, они кинули багаж в гостинице «Метрополь» и отправились на Красную площадь, где маршировали войска, а Джим и Дэвид хохотали как счастливые школьники. Потом они осмотрели ГУМ, потом был роскошный обед в «Метрополе» – прекрасном здании в стиле арт-нуво с украшениями работы Михаила Врубеля, где проходило несколько съездов Советов при участии Ленина, а также действие зловещего романа Михаила Булгакова «Мастер и Маргарита». Через семь часов после прибытия в город отважные путешественники вновь погрузились в поезд и отправились в Хельсинки, где их встретили газетные заголовки: «Боуи пропал в России».
Тур продолжился в Хельсинки, затем последовал ряд скандинавских концертов, а потом Лондон, где, возможно, была сделана какая-то предварительная запись “Sister Midnight”, – и тут на Боуи обрушилась грандиозная кампания в прессе: его обвиняли в симпатиях к фашистам, ибо в одном из стокгольмских интервью он допустил неосторожное высказывание насчет того, что Британии «не повредил бы фашистский лидер». Хорошо еще, что британской прессе не попались на глаза фотографии его товарища, которого топчет некто в униформе Африканского корпуса со свастикой на рукаве. Наконец 15 мая в Париже тур был завершен. Практически всю вечеринку по поводу его окончания Боуи прообнимался с Роми Хааг, эффектной транс-дивой, воплощением берлинского гламура и декаданса. Говорят, тогда Роми и пригласила Дэвида к себе в Берлин.
