К началу 1980 года жизнь Джима Остерберга стала совсем трудной. За свою карьеру он записал восемь альбомов, и почти каждый потребовал серьезного эмоционального вклада, но теперь поток идей иссякал, а рекорд-лейбл давил все сильнее. Чарльз Левисон не возражал против материала Soldier – пластинка, по его мнению, получилась «интересная», а имя Игги добавляло «Аристе» престижа, – но при записи изначальный бюджет был превышен, и Клайв Дэвис требовал от Левисона доказательств, что все это не зря. Джим с Чарльзом неожиданно сдружились, по ночам подолгу говорили по телефону, и Левисон недвусмысленно заявил ему, что от следующего альбома компания ждет коммерческого прорыва.
Игги, разумеется, решил делать вид, что никакого давления нет, и, как сам говорит, вместо этого сосредоточился на том, «с кем бы потрахаться, на чем поторчать, где повеселиться». Правда, даже старательно игнорируя свою проблему, Джим не мог отделаться и от другого вопроса: «Как бы сделать такую музыку, чтобы БАЦ!». Теперь очевидно, что такой «бац» (простая сила и энергия, всегда присущие его музыке) был недостижим для него в тогдашнем состоянии его души, при том убийственном концертном графике, с музыкантами, которые не могли помочь ему направить свою энергию в нужное русло. Музыканты плевать хотели на проблемы вокалиста, они бросали все силы на то, чтобы покруче оттянуться, а немногие близкие друзья Джима Остерберга видели, что он уже почти на краю.
Дейна Луиз, четырнадцатилетняя поклонница из Остина, регулярно встречалась с Игги, когда он попадал в Техас. В начале 1980 года они только познакомились, и он был заботлив и ласков: «С ним я чувствовала себя умной и красивой, хотя была младше всех и стеснялась этого». Дейна помогала Игги утолить растущую жажду «обожания»: он часто жаловался, что от Эстер этого не дождешься, и вообще с малолетками в этом смысле было проще. Но потом Дейна заметила: чем дальше, тем хуже ему становится. То обаятелен, внимателен, «очень нежен», то вдруг чуть не плачет: «Все говно, все отстой, ненавижу свою жизнь». Это было не нарочно, но Дейна заметила, что Джим так и не научился сохранять лицо, когда самому хреново. «Когда он добрый, это от всего сердца. Но если ему плохо – приятным человеком он не будет, а страдает он по-крупному. Там все серьезно».
Дейна говорит, что у Джима была классическая «биполярка, прямо по учебнику». Часто по утрам он просыпался трезвый, полный сил и оптимизма: все прекрасно, все хорошо. В такие дни он с удовольствием писал тексты для новых песен, а Дейна занималась своими девочковыми делами: принимала ванну с пеной, красила ногти и вообще наслаждалась этой игрой в Гумберта и Лолиту. Иногда такое счастье продолжалось три-четыре дня, «а потом разверзался ад. Из одной крайности в другую. Я правда думаю, что он сходил с ума».
Маниакальная энергия Джима – то «электричество», о котором говорил Ван Гог, – как будто била по нему самому, а не питала музыку или шоуменство. Если во времена Stooges или Kill City он стремился работать даже из глубин своей душевной муки, то тут наступил ступор. При этом сила его личности была столь убедительна, что музыканты были уверены: все в порядке. «Я ни одной микросекунды не сомневался, что все нормально, – говорит Роб Дюпрей. – Вообще не видно было, что у него какое-то ухудшение».
И вот с такими измотанными нервами Игги должен был записать для «Аристы» альбом, который вознесет его на вершину успеха. Лето 1980 года Эстер провела в городке Порт-Вашингтон (штат Нью-Йорк) со своей подругой Анитой Палленберг, которая как раз переживала болезненное расставание с Китом Ричардсом. Джим в это время съездил на Гаити с Айвеном Кралом, где они провели довольно спокойную неделю в шикарном отеле «Олоффсон» (любимом месте Джеки Онассис и других богатых тусовщиков). Потом они перебрались в Нью-Йорк, поселились в отеле “Iroquois” и приступили к работе над материалом.
Альбом Party зарождался в обстановке почти идиллической, вспоминает Айвен Крал. Он придумывал музыку на синтезаторе “Prophet 5”, записывал на кассеты и передавал Игги, а тот писал тексты: «очень хорошие тексты». Крал считал, что с этим материалом Игги сможет стать «чем-то большим, чем такой альтернативный панк-рокер не для всех». Песен написали множество, и он верил, что у Джима наконец получится, как говорил Чарльз Левисон, «выйти на новую аудиторию».
Запись назначили на конец лета 1980 года в нью-йоркской студии Record Plant, с продюсером Томом Панунцио. В 1978 году Панунцио с Джимми Айовином помогли Патти Смит сделать для «Аристы» ее первый большой хит “Because The Night”, и от альбома Party ожидалось что-то аналогичное. Возможно, все решили, что достаточно просто сгладить в его музыке острые углы; возможно, все поддались типичному для музиндустрии восьмидесятых годов заблуждению: вот только арендуем дорогую студию, сделаем шикарную фотосессию и накрутим впечатляющий саунд барабанов, и хит у нас в кармане. Но как только началась, собственно, запись, стало ясно, что план их никуда не годится; даже музыканты Игги чувствовали себя случайными попутчиками: от них требовалось только механически сбацать несколько аккордов, ужасно предсказуемых.
В начале все же удалось записать кое-что симпатичное: в первую очередь “Pumping For Jill” с ее небыстрой, но непреклонной, как паровоз, гитарой, позаимствованной из песни “My Best Friend’s Girl” группы The Cars, которые успешно сделали из своей «новой волны» поп-музыку для широкой аудитории, и все теперь на них равнялись. Однако в “My Best Friend’s Girl” имелся также запоминающийся припев, а в якобы «коммерческом» материале Party бросалось в глаза отсутствие этого необходимого ингредиента. Остальные песни сделаны также на совесть, но имеют свойство, влетев в одно ухо, немедленно вылетать из другого. Впрочем, “Happy Man” даже этим достоинством не обладает: при всем желании никак нельзя выбросить из головы ее идиотский мотивчик и нелепый текст, в котором бывший поэт уличных гепардов сообщает: «Я счастливый человек, и она – моя единственная любовь» (“I’m a happy man and she’s my only romance”), – причем неуклюжие дудки, призванные имитировать ска, на деле устраивают полное «евровидение». Момент действительно жалкий – все стали морщиться еще в студии. Как заключил Майк Пейдж, «Он буквально сам стал раком и подставил жопу». Вообще Пейдж полагает, что слабыми текстами Игги сознательно «зарубил на корню» шанс стать коммерческим артистом. Крал тоже считает, что Игги решил «саботировать проект», хотя, по правде говоря, пресная и моментально устаревшая музыка самого Крала тоже сыграла в этом свою роль.
Игги, конечно, сам виноват, что записал такой скучный альбом, но есть во всей истории с Party какая-то невыразимая печаль. Представьте себе старого, беззубого, искусанного блохами льва, который когда-то царил в джунглях, а теперь еле волочит лапы по арене цирка, послушный хлысту дрессировщика. Party – урок всем нам: вот до чего доводят человеческий мозг алкоголь и кокаин (правда, для порядка придется забыть, что Lust For Life сделан на том же топливе).
Но на этом позор не кончился. Услышав первые результаты, Чарльз Левисон решил: «Мы потеряли нить». Чтобы вытащить проект, на «Аристе» решили подыскать продюсера с именем и почему-то выбрали Томми Бойса, который когда-то на пару с Бобби Хартом писал хиты для The Monkees: “Last Train To Clarksville” и другие. Теперь Бойс нашел себе нишу, работая с английскими группами вроде Showaddywaddy и Darts, которые умудрились в разгар панка выпустить несколько хитов под знаменем возрождения 50-х. Левисон знал Бойса по сделанным для «Аристы» записям Showaddywaddy и косивших под «битлов» The Pleasers. Лейбл успел потратить на Игги кучу денег, и Левисон (Клайв Дэвис, говорит он, уже «угрожающе дышал мне в спину») вместе с Тарквином Готчем от отчаяния решил поручить Бойсу спасение альбома Игги.
