Появление Бойса в студии, как говорит Майк Пейдж, было «скверным анекдотом». Он предстал перед ними «карикатурой на Лос-Анджелес: стрижка, одежка, вплоть до золотой ложечки для кокаина на шее». По словам Крала, Бойс больше всего мечтал разделить с Игги понюшку, а самого Крала они заперли в шкафу, чтобы не мешал. Бойс взял написанную Кралом песню “Bang Bang” (тоже с гитарами под The Cars), добавил струнные и диско-бит. Песня эта не оригинальна – явно содрана с танцевальной «новой волны» Blondie, – но слуха не оскорбляет, не то что два кошмарно слащавых кавера: “Sea Of Love” Фила Филлипса и “Time Won’t Let Me” группы The Outsiders. «У меня не было выхода, меня заставили, – говорит сегодня Джим об этих песнях. – А я от них не оставил мокрого места».
Майк Пейдж – человек великодушный и вообще настроен позитивно, к тому же очень гордится тем, что работал с Игги, но даже он описывает Party так: «Это было воплощение всего того, против чего Игги воевал». Чарльз Левисон с готовностью признает, что альбом «не сложился. И разрушил доверие, которое Джим испытывал ко мне». Когда альбом наконец вышел в августе 1981 года, подтвердились худшие опасения. Один критик предположил, что на сочинение этих текстов у Игги ушло меньше времени, чем на то, чтобы дозвониться до духовиков из Uptown Horns и пригласить их на запись. Party был первым альбомом Игги, который обругали вообще все; в американских чартах он занял 166-е место.
Ещё до появления пластинки в магазинах группа снова отправилась в тур, и публика им радовалась и даже приходила в экстаз. Музыка звучала крайне неаккуратно, но мощно, и Игги явно был все еще на коне – а в лучшие моменты даже мог ясно мыслить. В феврале 81-го в Нью-Йорке они появились в телешоу Тома Снайдера. Получилось очень весело: сыграв с отчаянным напором “Dog Food”, Джим сперва еле переводит дыхание и только нечленораздельно мычит, а потом, в ответ на предсказуемый вопрос о его «мультяшной» панковской сущности, блестяще описывает разницу между аполлоническим и дионисийским началами в искусстве – у Снайдера аж челюсть отвисла. По этому интервью хорошо видно, с каким непониманием постоянно сталкивался Игги: всех интересовало битое стекло да кровища, а вовсе не музыка. Однажды Джим прямо расплакался, жалуясь Майку Пейджу, как его достала роль «Дона Риклза от рок-н-ролла», который знаменит только тем, что оскорбляет публику. Впрочем, обычно он топил эти чувства в алкоголе. «Приходилось напиваться на сцене, чтобы все звучало как следует, вот что хуже всего. Боялся играть трезвым. Иначе не получалось как следует». Увы, аванс от «Аристы» почти целиком сожрала запись, и оставалось лишь продолжать в том же духе.
С точки зрения Айвена Крала, коммерчески успешная пластинка, которую он надеялся сделать для Игги, превратилась в дурную шутку, и в группе ходил слух, что однажды в Нью-Йорке, прямо на улице, на него накинулся Дэвид Боуи: «О чем ты вообще думал?» Крал, искренне и страстно любивший свое дело, поначалу собирался «всегда приглядывать» за Игги, но потом начался тур в поддержку альбома Party, и в первый же вечер он понял, что больше не может. Такая рок-н-ролльная жизнь была ему не по душе, «использовать женщин как удобную дырку» ему казалось недостойным, и он просто устал от собственного душевного раздрая. Тур начался 31 июля 1981 года серией концертов в нью-йоркском клубе “The Ritz”; Крал пригласил на них духовую секцию – все тех же Uptown Horns – и пришел на саундчек, где увидел Джима: тот успел закинуться кислотой и плакал, как дитя. Вот тогда Крал точно решил, что уходит, и после третьего концерта позвонил тур-менеджеру Генри Макгроггану сообщить об этом.
Пришлось искать замену. Гитаристом в туре стал Гэри Валентайн, бывший басист Blondie и автор их хита “(I’m Always Touched By Your) Presence Dear”. Кроме того, к команде присоединился клавишник Ричард Сол из группы Патти Смит (продержался до 3 сентября). Для Валентайна, как и для его предшественников, тур с Игги превратился в одно «мутное пятно» – бесконечный ряд концертов, зачастую в каких-то «крысиных норах», держались только на алкоголе и на вдохновении от того, как выкладывается Игги: он был все еще гибок, как Нижинский, и даже в нынешнем далеко не звездном положении оставался, говорит Валентайн, «определенно одним из лучших концертных артистов, которых мне довелось видеть. Не помню, чтобы я хоть раз после концерта чувствовал, что он не дотянул, сплоховал. Мы вот пару раз сыграли слабовато – и он нам устраивал разборки».
Даже Карлос Аломар, вместе с барабанщиком Blondie Клемом Бёрком присоединившийся к гастролям в октябре, счел, что у Игги «все под контролем», – хотя, конечно, все это было очень непохоже на рафинированную атмосферу туров с Боуи. Карлос научился одеваться в черную кожу – она неплохо защищала от пива, которым публика постоянно плескала в музыкантов. Особенно запомнилось ему выступление в Новом Орлеане, на кораблике: когда отчалили, бежать уже было некуда. «Игги появился в коротенькой маечке и чулках в сетку, а хозяйство-то у него конское: к середине первой песни там уже такой стояк, что издалека видно, и при этом поет как в последний раз. В какой-то момент он, по-моему, просрался прямо за порталами. Мы такие – что за вонь? Черт-те что творилось». Вообще Карлосу этот опыт понравился, да и Клем Бёрк позже признался новым товарищам, что те три месяца были лучшим туром в его жизни. «Уж точно самым диким», – говорит он теперь, а Гэри Валентайн вспоминает «отчаянных клиенток», которые после концертов набивались в гримерку и становились в очередь. «Вообще говоря, ни кожи ни рожи. Может быть, они хорошо умели удовлетворить его запросы, не знаю. Помню, одна говорит [Игги]: “Your cock never tasted as good until it was in my cunt”. Или что-то типа того. В выражениях вообще не стеснялись. Однажды затесалась новенькая, непривычная, и такая: “Боже мой!” Она в жизни ничего подобного не слышала».
Положение и у Джима Остерберга, и у Игги было незавидное: без гастрольных заработков не оплатишь счета, отношения с лейблом испорчены, одна опора – бутылка (стандартный вопрос перед концертом: «Где у нас мистер Дэниелс?»), – но при этом оба они производили впечатление обнадеживающе крепкое. Вне сцены Джим прятался за толстыми очками, под спутанной челкой. Но Игги не потерял хватку – как во времена Kill City, когда один из очевидцев сравнил его с генералом Роммелем, расставляющим войска перед атакой. Валентайн отмечает, как ловко Игги управлялся с закулисной тусовкой, с промоутерами и хипстерами, которые тащили ему всякие вещества и другие подарочки. «Он все сметал. Все, что приносили, немедленно употреблял, а за это уделял им минуты по три разговора. И все, они стоят с пустыми руками: так, а что это было?»
А это их иггнули.
По большей части, никакого вреда никому не было, но Игги все больше скатывался в какой-то детский эгоизм и не задумывался о последствиях своих действий. Поэтому, как предполагает Дейна Луиза, он интуитивно искал людей, которые терпели бы его выходки. «Теперь я понимаю, что взрослая женщина легко разглядела бы, что это маниакально-депрессивное состояние, и сказала бы: чувак, тебе надо подлечиться. А эти дети, девчонки, были совершенно ослеплены и влюблены в него, и им было все равно».
Осенью 81-го Игги взял Дейну, теперь шестнадцатилетнюю, с собой в Хьюстон, но после ссоры бросил ее в отеле, оставив на полке пару сотен долларов на дорогу домой. Дейна вернулась к родителям в Новый Орлеан, решив все-таки закончить школу. Позже Игги ее разыскал, слал цветы, умолял о прощении и наконец, как ни странно, поселился в их доме; правда, мать завалила его домашними делами, и он сбежал в отель. Поначалу все было романтично: каждый день после уроков Дейна шла к нему, и они гуляли по Французскому кварталу, но скоро Игги подпал под чары местных вуду-ведьмочек, а также сдружился с парой дилеров, поставлявших дилаудид и героин. Начался разлад, причем мать Дейны считала, что виноваты ведьмы, а сама Дейна винила дилеров. «Стремная была компания, черт-те чем занимались, – говорит Дейна. – Я и сама кое-что пробовала, но у него, думаю, все было всерьез: он стал очень злым и агрессивным. Однажды я пришла после школы к нему в номер, а у него в постели какая-то баба. Я говорю: “Что за херня?” А он: “Вот так, детка, твое место занято”. Пока он ее трахал, я собрала вещи и ушла. Больше я его не видела». Потом Игги, очевидно, раскаялся и пытался звонить Дейне, но ее мать, уже успевшая насмотреться на отношение артиста к дочке, посоветовала ему держаться подальше: «Ты ее обидел, cheri
[25]. Так что все».
