В рок-н-ролле есть такая традиция – смелые новаторы из Америки вроде Джими Хендрикса и Nirvana сначала добиваются коммерческого успеха на британском музыкальном рынке благодаря его незарегламентированности и духу нонконформизма. Но все-таки очень смешно, что панк и отщепенец Игги Поп впервые добрался до 10-го места в британских чартах благодаря пьяным бухгалтерам и прочим офисным рабам, которые перед Рождеством напиваются до чертиков и наслаждаются своим суррогатом свободы. И это еще не все: вышеупомянутый Алан Джонс устроил для Игги телеэфир – в детской передаче No. 73, которую показывали утром по субботам. Игги забавно прыгал и скакал перед аудиторией из детей предподросткового возраста. Его номер завершал программу, и под заключительные титры он схватил огромного плюшевого мишку и вступил с ним в интимную связь. «Пошли титры, ведущий, как положено, тоже пританцовывает, и тут он давай трахать этого мишку – у всех на лицах ужас, и при этом они продолжают улыбаться и пытаются хлопать», – с удовольствием вспоминает Джейсон Гай. Долго еще на рождественских вечеринках в офисе A&M любили включать эту видеозапись с Игги и плюшевым мишкой.
Если в Великобритании синглом выбрали “Real Wild Child”, то в нью-йоркском офисе все влюбились в “Cry For Love”. Нэнси Джеффрис комментирует: «Я часто такое вижу – лейбл игнорирует очевидный сингл, потому что всем ужасно нравится другая песня, в которой больше души, но ее потом не берут на радио». “Cry For Love” очень мало звучала в эфире, и потому сингл покупали слабо. Бестселлером Blah-Blah-Blah не стал, но все же продавался вполне прилично: 43-е место в Великобритании, 74-е в США, а в некоторых европейских странах, где Игги постоянно гастролировал и заработал хорошую фан-базу, альбом попал в топ-20. «Продавалось неплохо, но не блестяще», – таков был вердикт Джеффа Голда, вице-президента творческого отделения нью-йоркского офиса A&M. И все же благодаря обаянию и терпеливости Игги на бесконечных встречах и пресс-конференциях A&M были рады с ним сотрудничать.
В поддержку нового альбома Игги опять отправился в тур. Кевин Армстронг получил задание собрать группу из английских музыкантов; он выбрал клавишника/гитариста Шеймуса Биэна, одно время игравшего в Madness, барабанщика Гэвина Харрисона и басиста Фила Бутчера. Начиная с октября, им предстояло играть почти десять месяцев подряд, не считая короткого перерыва на Рождество. По меркам Игги концерты продолжались небывало долго – часа по полтора каждый вечер, а ведь было еще дополнительное бремя бесконечных встреч с людьми, которые продвигали альбом на местах, и с прессой. Впервые в жизни он выступал день за днем без помощи наркотиков и алкоголя. «Причем легко – как будто всегда так и делал, – говорит Кевин Армстронг. – Я ни разу не заметил, чтобы он делал над собой усилие или что ему тяжело, он неизменно излучал какую-то хорошую энергию». Играть трезвым было в новинку не только Джиму, но и Шеймусу Биэну. «Сперва страшно, а потом втягиваешься: осознаешь все, что происходит, при этом у тебя появляется куда больше времени».
Передвигаясь по Северной Америке, Джим берег силы. В гастрольном автобусе он отдыхал, все мысли направляя на предстоящий концерт, но после выступления всегда был готов поболтать с поклонниками и знаменитостями: например, в Детройте на концерт пришел писатель Элмор Леонард. Первая часть тура по Северной Америке и Европе длилась два месяца, а с января 1987 года началась вторая – три месяца стадионных концертов на разогреве у The Pretenders. Чуть ли не каждый раз Крисси Хайнд целовала сцену, на которой только что выступал Игги («всю в плевках и прочих телесных выделениях», – добавляет Армстронг), – дескать, она недостойна выступать вслед за своим кумиром. Постепенно в программу включали все больше песен The Stooges, день ото дня музыка становилась все энергичнее, и в апреле на концерте без The Pretenders в клубе “Fender Ballroom” (Лонг-Бич) уже был полный бедлам: клуб трещал по швам, еле вмещая толпу (почти все под «ангельской пылью» или еще чем похуже), и в конце концов половина порталов рухнула. Тогда Армстронг впервые увидел, как Игги наслаждается хаосом и буквально купается в нем: «Ему все очень нравилось. Это был такой краткий флэшбэк, и я подумал: Господи, ну и демон же в нем».
Были и другого рода флэшбэки: например, когда Игги ловили перед отелем девицы, с которыми он развлекался на прошлых гастролях. Он дразнил их, в шутку хвастался перед командой, как сильно эти девицы хотят то, что у него в штанах, и кокетливо пританцовывал, как в славные дни Prime Movers, – искушение, казалось, не имеет над ним власти. Он был лет на двадцать старше своих музыкантов, но все они завидовали его физической и психической выносливости и не могли понять секрета его неубиваемости и обаяния. Например, у него была чудесная способность успокаивать перевозбудившихся фанатов, которые прорывались за сцену (что было несложно, гримерка охранялась чисто символически). «Он, казалось, умел общаться с ними на каком-то глубинном уровне, – вспоминает Армстронг, – он как будто говорил им: я бывал таким же психом, как вы, и даже еще почище, и я понимаю, что вы сейчас переживаете. Разбирался с ними очень спокойно, говорил: “Уймись”, – прикасался к ним, не спеша ждал, пока напряжение рассосется, – и люди моментально делались шелковыми. Он их как будто благословлял».
Хотя от Джима исходило спокойствие и он явно владел ситуацией, за шесть месяцев атмосфера в группе накалилась, тестостерон начал зашкаливать. Особенно тяжело это переживал Армстронг; басист Фил Бутчер свалил прямо перед коротким туром по Японии в апреле 1987 года, и его сменил Барри Адамсон, который только что ушел из группы Ника Кейва The Bad Seeds. Однажды Армстронг излил душу своему лидеру – жаловался, что брак у него разваливается из-за его ненасытного влечения к девицам. «Я ему про жену, про детей, а он повернулся ко мне и отрезал: “Без них проще!”» Видимо, Игги считал, что «гитаристы все такие. Бойцы и завоеватели». К концу второго (и последнего) европейского тура в июле 1987 года даже Шеймус Биэн, человек легкий и веселый, «совершенно вымотался», а сам Кевин Армстронг чуть не пал жертвой устроенных Игги Попом гонок на выживание. «Под конец я, честно говоря, уже никуда не годился. Я стал собственной тенью. Многое пришлось переосмыслить. А потом постепенно, по кирпичику восстанавливать свою жизнь».
Измученные, но все еще несколько опьяненные пережитым опытом, музыканты вернулись в Лондон, а Джим и Сути – в Нью-Йорк. Концерты собрали множество восторженных рецензий; Джим проявил собранность и трудолюбие и при этом наконец сумел сделать хит. Казалось, наконец можно немного расслабиться. Помешали, как обычно, разные события.
После четырнадцати месяцев студии и напряженного тура в поддержку Blah-Blah-Blah Джим Остерберг впервые мог насладиться респектабельным существованием. Поп-культура наконец приняла его, что было особенно заметно по тому, как бойко началась его карьера в кино: в фильме Алекса Кокса «Сид и Нэнси» есть камео Джима и Сути, а еще он сыграл бильярдиста у Мартина Скорсезе в «Цвете денег». Похоже, пришло его время, – к тому же в самых разных областях искусства на коне оказались экспериментаторы, высоко ценившие его музыку: от Энди Уорхола до Джона Уотерса и от Джима Джармуша до композитора-авангардиста Роберта Эшли, который уговаривал Игги спеть в своей опере Atalanta. Самомнение у Джима было, как известно, размером с небоскреб, и чувство, что ему наконец воздают по заслугам, было мощным и освобождающим. Впрочем, он все же сторонился мейнстрима и, как будто в подтверждение этого, переехал из Гринвич-Виллиджа, где, казалось, каждый прохожий хочет всучить тебе свой сценарий или арт-проект, в многоквартирный дом «Кристодора» на авеню «Б» в Нижнем Ист-Сайде: жизнь там была не столь предсказуема и благополучна, и это как нельзя лучше подходило Джиму Остербергу.
