В то время публика заинтересовалась породившей Raw Power эпохой благодаря фильму Тодда Хейнса «Бархатная золотая жила» – вольной фантазии о взаимоотношениях Боуи и Игги. Впрочем, несмотря на активную кампанию в прессе, фильм почти никому не понравился и был осмеян очевидцами реальных событий. Одна лишь Энджи Боуи назвала его точным портретом эпохи. С другой стороны, «Бархатная золотая жила» снова привлекла внимание к Рону Эштону, который тогда в основном снимался в фильмах категории Б: он аккомпанирует Курту Уайлду (персонажу Юэна Макгрегора, объединившему в себе Игги Попа и Лу Рида), а с ним Марк Арм из Mudhoney, Тёрстон Мур из Sonic Youth и басист Minutemen Майк Уотт. Этим составом они записали для фильма несколько песен, в том числе “TV Eye”. Так Рону снова пришлось играть музыку Stooges, и вскоре пошли слухи о его примирении с Игги. Слухи эти вроде бы подтвердил авторитетный продюсер Рик Рубин, вскользь упомянувший, что мог бы сделать со Stooges новый альбом. Но Игги только подшучивал над Роном, который так и живет с мамой, и заявлял, что не желает играть старые хиты: «Более того, у меня нет такой необходимости».
О своих планах Игги говорил, что собирается не реформировать Stooges, а записать «несколько стандартов». Прошло почти тридцать лет с тех пор, как он обескуражил публику исполнением “The Shadow Of Your Smile”; еще в 1978 году он пел знойную балладу Джонни Мерсера “One For My Baby” из репертуара Фрэнка Синатры; теперь же у него завязался серьезный роман с девушкой, любившей босса-нову. Все началось с того, что Алехандра познакомилась с сыном Джима Эриком в Буэнос-Айресе во время тура American Caesar, и Джим, оказавшись в Аргентине в следующий раз, встретился с ней. Он учился у нее испанскому языку (схватывал все на лету), а еще приходил в домашнюю студию Хэла Крейджина и томным голосом пел “How Insensitive” Жобима и “Autumn Leaves” Мерсера-Косма под аккомпанемент акустических инструментов. Песни, которые безутешный Синатра пел, расставаясь с Авой Гарднер, прекрасно подходили Джиму, разводившемуся с Сути. Их расставание «очень, очень больно ударило по нему, – говорит Ларри Маллинс. – Он, конечно, сам виноват, но ему пришлось очень тяжело, он ни с кем в своей жизни так долго не был. Это была огромная утрата». Судя по всему, развод прошел вполне миролюбиво, и позже Сути даже приходила к Джиму на концерты поболтать, но всем была хорошо известна ее роль в возрождении его карьеры, и теперь она по праву претендовала на немалую денежную сумму.
Свои проблемы Игги снова превратил в музыку. Он обратился к Дону Уосу – тот давно уже мечтал сделать акустический альбом, где на первом плане был бы голос Джима. Запись должна была начаться в мае 1998 года, и перед этим Джим несколько месяцев готовился, репетируя с Крейджином стандарты под скромный аккомпанемент контрабаса и акустической гитары: «Получалось очень круто, – говорит Крейджин, – но потом он запаниковал».
Внимательным слушателям Игги понятно: альбом мрачных, чувственных баллад – отличная идея. Он уже делал кое-какие шаги в этом направлении – взять хотя бы альбом The Idiot с его сумрачной европейской эстетикой. Нечто подобное делали и другие музыканты: Ник Кейв, чья первая группа, The Birthday Party, многому научилась у Stooges, достиг теперь небывалого успеха с альбомом The Boatman’s Call, состоявшим из мрачных, минималистичных акустических баллад; вскоре после него Джонни Кэш вернулся на большую сцену с альбомом Solitary Man, звучавшим строго и жутко. Начиная работать над Avenue B, Игги вдохновлялся собственными душевными переживаниями, но не выдержал и спрятал их под исполнительским лоском виртуозного трио Medeski Martin & Wood – артистов легендарного джазового лейбла Blue Note. Впрочем, за всей этой звуковой ретушью и изысканными буржуазными бонгами таится темнота, с которой нельзя не считаться. В самой удачной песне альбома, “Nazi Girlfriend”, Игги под строгие, хрупкие аккорды покоряется женщине на четырехдюймовых каблуках и с пустыней во взгляде. В жестком тексте “I Felt The Luxury” герой хладнокровно рассуждает об очередной попытке самоубийства возлюбленной в леопардовых одеждах: “If cold’s what I am, I’m cold to the end” – «И если я холоден, то холоден до конца» (можно считать эту песню предупреждением всем будущим любовницам, а также Эрику, буде тот опять задолжает кучу денег своему терапевту). С другой стороны, прилежный кавер на “Shakin’ All Over” Джонни Кидда выявляет главную проблему этого альбома: с возрастом приходит мастерство, но теряется некая наивная выразительность.
К сентябрю 1999 года, когда Avenue B появился в продаже, Джим пережил очередной неприятный разрыв – с Алехандрой, героиней многих его песен; к тому времени он успел развестись и переехал из Нью-Йорка в Майами. «Я не против быть миллионером, но жить рядом с другими миллионерами не хочу», – так объяснил он свой переезд друзьям, изящно уместив в одной-единственной фразе хвастовство и решимость оставаться аутсайдером. Неудивительно, что Avenue B рекламировали как альбом о разводе, и столь же естественно, что реакция на альбом была смешанной. Некоторые обвиняли Игги в чрезмерной жалости к самому себе, не разглядев беспощадности этих песен. Со стороны казалось, что Игги Поп свил в Норт-Бич уютное гнездышко, но на самом деле он был далек от умиротворения и покоя. Во время осеннего тура в поддержку Avenue B (где исполнялись и философские акустические номера, и дуболомные версии классических Stooges) Джим по старой привычке уводил женщин у собственных музыкантов – Хэл Крейджин называет его «необузданным сексуальным хищником». Бывали, впрочем, неприятные моменты – например, когда в Швеции Игги подцепил девчонку и обнаружил, что ее отец – горячий поклонник его музыки; такое жестокое напоминание о возрасте Игги совсем не понравилось. В конце концов, с первого возвращения на сцену в середине 70-х прошла уже четверть века. Но даже разменяв шестой десяток, он мало изменился: детская непосредственность всегда сочеталась в нем с эксцентричностью: то с каким-нибудь чудаком на улице разговорится, то вдруг начинает называть всех «сэрами».
Когда Джим поселился в «Кристадоре», ему нравился контраст: с одной стороны от дома дорогие бутики, с другой – торговцы крэком; когда в Ист-Сайде навели чистоту и порядок, это место перестало его привлекать. В Майами он нашел тот же самый контраст (только в более экзотических декорациях) и часто проводил дни на далеких, не слишком респектабельных пляжах, а иногда разъезжал в своем «кадиллаке» 1969 года с поднимающимся верхом, смотрел на старушек чистых англосаксонских кровей, которые уже тридцать лет как вышли на пенсию, и общался с серьезными ребятами, сделавшими себе состояние на черт знает каких темных делах. И, конечно, разглядывал местных девушек. Однажды, катаясь по городу, он заметил в пиццерии двух красоток – судя по всему, латиноамериканок. Он остановил машину, вылез, направился к ним поздороваться, но передумал, залез обратно в «кадиллак» – и в конце концов предложил их подвезти. Нина Алу – наполовину ирландских, наполовину нигерийских кровей – работала стюардессой; она была изящная, как статуя, и на полголовы выше Джима. Как выразился один из их знакомых, «девка огонь»; скоро они с Джимом начали регулярно встречаться. Они стали чудесной парой и частенько проводили вечера за тихой беседой и бутылкой хорошего красного вина.
