Оззи сразу понял, о чем думает Гизер, так что первым, что он сказал, было «Все нормально, я отращиваю волосы». Гизер подумал: «Этот чувак сумасшедший…»
Воспоминания Оззи о The Rare Breed, как и ожидалось, довольно расплывчаты. Он был на их концерте в Бирмингемском политехническом колледже, где они играли на разогреве у Carl Wayne and the Vikings, позже переименовавшихся в The Move, и ему не очень понравилось.
– Я подумал: что это вообще за херня, скачут, как какие-то уе*аны, под синими прожекторами? Я никогда раньше не слышал о психоделической музыке…
Но больше у него вариантов не было, да и вообще, «Гизер очень хорошо обращался со стробоскопом, и все выглядело очень странно», так что он решил попробовать. Эксперимент продлился один концерт. Они выступили в клубе для рабочих в Уолсолле, и их попросили уйти всего после трех песен. Гизер вспоминал:
– Подошел менеджер и сказал: «Валите! Вот вам пять фунтов, а теперь проваливайте отсюда!» Оззи сказал: «Да в жопу себе засунь эти пять фунтов!» А я такой: «Ну, тогда пять фунтов заберу я…»
А еще Оззи сразу не понравился Роджер Хоуп.
– Он постоянно ко мне придирался, так что я пришел к Гизеру и сказал: «Да ну на хер, не буду я играть».
На что Оззи не рассчитывал, так это на то, что Гизер уже тоже разочаровался. Басист и барабанщик решили найти нормальную работу, да и Хоупу, похоже, хотелось чего-то другого.
– Он написал одну песню, она была просто жуткой. Не помню, как она называлась, но вообще ужас. Так что я вежливо отказался ее играть.
На следующий день Гизер объявил о своем уходе из The Rare Breed и пошел в гости к Оззи курить травку и пить чай…
* * *
Пока Оззи Зиг и Гизер Батлер размышляли, что делать после The Rare Breed, Тони Айомми пытался пробиться на уровень выше в квартете под названием Mythology. Группа базировалась в Карлайле, где жил басист и основатель Нил Маршалл. Mythology была хорошо известна в родном Камберленде, регулярно выступала и имела неплохую фанатскую базу. До звездности, конечно, было далеко, но денег они зарабатывали достаточно, чтобы снимать комнату в квартире и доживать от концерта до концерта. Дальше Айомми не заглядывал. Начиная еще с первого полупрофессионального концерта пятью годами ранее, когда он выступил с пианистом и барабанщиком в местном пабе, и первой настоящей группы, The Rockin’ Chevrolets, куда он попал в шестнадцать лет, Тони всегда больше хотелось просто веселиться, чем добиться успеха. Он присоединялся к группам «как получится», не для того, «чтобы куда-то попасть», а потому, что «ему это нравилось». Chevrolets регулярно выступали на процветающей тогда клубной сцене Мидлендса – исполняли каверы на Чака Берри, одетые в красные костюмы из синтетической парчи, – так что ему казалось, что все идет отлично. Тогда же он познакомился со своей первой девушкой Маргарет – сестрой второго гитариста.
– Исполняли они в основном песни из Топ-20 хит-парада, немного номеров в стиле соул и рок-н-ролл. Ну, как раз такую музыку, которую играют в пабах и прочих подобных местах.
А сейчас он был готов к следующему шагу наверх: работе в The Birds & The Bees, у которых были запланированы гастроли по ФРГ.
Однако прямо перед гастролями случился форс-мажор: из-за несчастного случая на фабрике листового металла, где он работал сварщиком, Тони потерял подушечки среднего и безымянного пальцев на правой руке – леворукие гитаристы зажимают ей струны на грифе. Ему было восемнадцать лет, и в тот день он собирался уволиться с работы, чтобы стать профессиональным музыкантом. Он был «совершенно убит. Моя жизнь была кончена». В тот день он работал на конвейере и ждал, пока оператор пресса отправит ему следующую деталь; многие рабочие не явились, так что Тони пришлось управлять и прессом, и сварочным аппаратом.
– Я попытался это сделать, и, конечно же, сраная машина опустилась и зажала мне пальцы. Я инстинктивно отдернул руку, и кончики пальцев просто оторвались! Одни кости торчали.
Его тут же увезли в госпиталь – вместе с оторванными кусками пальцев в пакете со льдом, надеясь, что врачи сумеют пришить их обратно, но все усилия оказались тщетны.
– Они были полностью раздавлены. Так что они отломали кости с обоих пальцев, ну, и на этом все. Мне сказали, что я больше никогда не смогу играть.
Следующий месяц Айомми просидел дома, размышляя о самоубийстве. А потом «тот парень, управляющий фабрики, купил мне пластинку Джанго Рейнхардта и сказал: вот, послушай». Тони подумал, что он просто над ним издевается – или по глупости пытается снова заставить его слушать гитарную музыку. Но парень оказался не таким дураком, как могло показаться. Жан Рейнхардт родился в 1910 году в Бельгии в семье французских цыган и вырос в таборах в округе Парижа, играя на банджо, гитаре и скрипке. Музыкант, получивший прозвище «Джанго» (по-цыгански это значит «Я просыпаюсь»), в восемнадцать лет тоже получил тяжелое увечье при пожаре – он уронил свечу, собираясь поздно ночью лечь в постель после концерта; его правая нога оказалась парализована, и он лишился двух пальцев на левой руке. Ему тоже сказали, что больше он никогда не сможет играть. Но всего через год при поддержке своего брата Жозефа, отличного гитариста, он научился играть гитарные соло, используя всего два пальца, а поврежденными двумя играл только аккорды. Его музыкальное наследие оказалось настолько уникальным, что Рейнхардт оказал влияние на всех великих британских рок-гитаристов поколения Айомми, включая «дьявольскую троицу» – Джимми Пейджа, Эрика Клэптона и Джеффа Бека; последний называл Рейнхардта «самым потрясающим гитаристом из всех – просто сверхчеловеком».
Впрочем, всего этого Тони тогда не знал, так что пришел в ужас.
– Я сказал: «Нет, даже знать не хочу». Но он такой: «Просто послушай». Ну, я послушал и спрашиваю: «Ну хорошо, и что?» И после этого, конечно, он уже рассказал мне, что Джанго Рейнхардт потерял два пальца. Ну и я уже задумался: ух ты, блин! Может быть, я все-таки смогу начать играть?
Героически решив «я смогу», Тони сделал себе импровизированные напальчники из старой бутылки от средства для мытья посуды Fairy Liquid.
– Я ее расплавил и слепил маленький шарик, потом взял горячий паяльник и стал тыкать в этот шарик до тех пор, пока мой палец не стал пролезать в дырку. Я сделал себе два напальчника, а потом приклеил к ним кожу, чтобы они цеплялись за струны. Без этих штук я бы не смог даже коснуться струн. Я несколько дней сидел и натирал их наждачкой, чтобы они хотя бы выглядели как пальцы. Потом я надевал их и… играл.
Это было примитивное решение почти нерешаемой проблемы, и, прежде чем все наконец-то заработало, ему пришлось потратить несколько недель на эксперименты.
– Я бы до потолка подпрыгнул, если бы коснулся струн без напальчников. Но бывало, что когда я играл, один из них сваливался, и я нажимал на струну незащищенным пальцем, и, господи Иисусе! Боль такая, словно тебе паяльником прижигают шею. Очень больно, потому что сразу под кожей – кость. Кожа очень, очень тонкая…
