– Дело не только в Билле, но и в его менеджменте, – сказал Гизер. – Знаешь, там все… эээ… сложно. А нам нужно было быстро принять решение, вот и все. Мы выступили без него.
А как сейчас идут дела, раз уж Билл согласился выступить в NEC?
– Хорошо. Но с нами никогда нельзя быть ни в чем уверенными, может, мы все убьем друг друга на репетициях, и никакого концерта в NEC не будет. Такая уж мы группа. Невозможно предсказать, что будет дальше.
В идеальном мире, сказал Гизер, он с удовольствием бы выпустил еще один альбом, а потом поехал в турне.
– Лучший способ нас снова развалить – запереть на два года в студии. Я уверен, что на репетициях мы поймем, сможем ли когда-нибудь записать что-то новое или нет. Если в нас все еще будет эта искра, я с удовольствием соглашусь. Но я не хочу из-за денег записывать альбом, который навсегда испортит нам репутацию. Он должен быть как минимум не хуже, чем Paranoid или Sabbath Bloody Sabbath. Никак иначе. Если это будет новый Never Say Die, тогда уж нет, спасибо.
Наконец я поговорил с Биллом по телефону – он все еще не приехал в Англию, – причем весьма неожиданно: он сам позвонил мне как-то вечером и сказал, что даже не представляет, с чего пошли разговоры о том, что «Билл болен», и ему очень обидно, что его не пригласили тем летом на Ozzfest.
– Думаю, иногда, не знаю уж, почему, но меня втягивают в разные ситуации, чтобы потом выставить виноватым, – неуверенно начал он. Я сказал ему, что остальные в группе говорили, что хотят узнать, достаточно ли он «здоров», чтобы выступить в NEC.
– Со мной все хорошо! – запротестовал он. – Я с февраля играю концерты в Соединенных Штатах со своей группой. Я в порядке. Знаешь, я даже не представляю, откуда взялись все эти беспокойства, но точно знаю, что меня ничего из этого не беспокоит… Просто скажи мне, где надо играть, я приеду и сыграю.
Так почему же тогда он не выступил на Ozzfest? Почему они поехали без него?
– Понятия не имею. Мне ничего не объясняли.
А если бы его пригласили?
– Я бы примчался через секунду. Я был готов. Реально готов выступить! Я был очень разочарован, когда меня не пригласили. Мне казалось, что меня просто выбросили, это, знаешь ли, очень больно. Мне впервые в жизни пришлось видеть, как оригинальный состав выступает без меня, и это просто ужасно. Мне вообще не дали выбора. Никто со мной не говорил, никто не спрашивал, хочу ли я поучаствовать, они просто поехали и выступили – вот как все было. И, знаешь, меня пригласили выступить в NEC, и я сказал «да»… Я не знаю, чего они боятся, не понимаю. Я уж точно ничего не опасаюсь. Я готов играть в Sabbath, и точка. В оригинальном составе. От такого я ни за что не откажусь, понимаешь?
А хочет ли он, чтобы Sabbath остались вместе и, может быть, даже записали новый альбом?
– О да! О да, конечно! Как по мне, если оригинальный состав может сделать что-то вместе, я обязательно буду с ним работать… С моей стороны нет никаких опасений. Это часть моей жизни. Всегда было частью моей жизни. Я буду очень рад с ними работать, понимаешь?
Наконец, я посетил огромный особняк Оззи в Бакингемшире. Тот самый, где почти десять лет назад он попытался задушить Шэрон. Мы сели в его «игровой комнате», и он закурил сигару – это, настаивал он, единственная оставшаяся его вредная привычка, хотя в карманах до сих пор гремели пилюли.
– Ну, знаешь, я пробовал всякое, косячки там курил, – сказал он. – У меня тут еще «Валиум» и куча подобного дерьма. Но я вот так на это смотрю: когда-то я просыпался в луже своей мочи и рвоты, каждое утро, каждое. И, знаешь, когда это постоянно повторяется, нормальный человек подумает: «На х*я я это все делаю? Посмотрите на меня, я лежу в этом говне, блевотине, ссанье…» Нормальный, рациональный человек скажет: «Я не животное какое-то». Но потом я шел в душ, надевал чистую одежду и чувствовал себя как новенький. Первое, что я думал, когда приходил в себя: ох е*ать, уже девять часов, они скоро открываются. Вот все, чего я хотел. Свалить из дома и пойти в паб. Я купил свой последний дом, «Бил-Хаус», потому что в конце улицы стоял паб. Потратил миллионы фунтов на сраный дом не потому, что мне этот дом нравился, а потому, что там рядом паб. Я мог бы заодно и сам паб купить! – Он пожал плечами. – Для меня нет такой вещи, как умеренность. Приходится тщательно за собой следить, потому что очень легко сорваться и начать сначала. Знаешь, мне теперь даже травку курить не нравится, если честно. Я от этого в ужасе, понимаешь? Становлюсь параноиком.
Каково это было – наконец-то играть вместе с Black Sabbath на Ozzfest этим летом?
– Должен признаться, что я ожидал другого… потому что у нас с Тони никогда не было особого взаимопонимания, и я до сих пор чувствую себя как-то странновато. Но сейчас с ним работать намного легче, чем когда-либо. Он так сильно изменился. Его родители умерли, в семье тоже были проблемы – дочку (от Мелинды) отдавали в приют, или еще что-то такое, – и вообще уже столько воды утекло. Честно скажу, не могу сказать, что сейчас отношусь к нему так же, как раньше. И я не говорю это только потому, что мы снова собираемся, потому что на самом деле я вовсе не нуждаюсь в этом воссоединении. Я могу просто собрать другую группу и поехать на гастроли. При этом мне всю карьеру задают три вопроса: «Ты действительно откусил голову летучей мыши?», «Ты действительно обоссал Аламо?» и «Мы когда-нибудь увидим тебя в Sabbath снова?» Я всегда отвечал: да, да, нет. Но, знаешь, Шэрон очень, очень умная, она умеет заставить тебя поверить, что это твоя идея. Сначала я такой: «Нет! Нет! Нет! Нет!» Но Шэрон говорит: «Попробуй, посмотрим, что получится». Она очень умная, она ни разу не ошибалась, выбирая направление.
Я спросил, в чем была проблема с Биллом, и Оззи тут же закрылся.
– Не знаю, лучше спроси об этом Билла. Я не могу говорить за Билла. Я не хочу показаться грубым, но я не могу говорить за Билла, потому что не знаю, что он… Я уважаю Билла за то, за что уважаю, но кто бы во что лично ни верил, мне кажется, что нужно оставить свои взгляды – это просто мое мнение, – каковы бы ни были мои взгляды, хорошие, плохие, безразличные, если они как-то повлияют на остальных, кто стоит на этой сцене, я должен оставить их в раздевалке, а потом забрать снова, когда концерт закончится.
Билл еще не приехал в Великобританию на репетиции перед концертами в NEC, но Оззи сказал, что с нетерпением этого ждет.
– Шэрон сказала мне: «О, тебе еще пару дней необязательно туда ехать». Я ответил: «Нет-нет, там я буду с первого дня». Потому что когда мы встретимся, я хочу, чтобы мне было со всеми комфортно, просто провести пару часов и поболтать за… ну, сейчас, блин, за чашкой чая, понимаешь? Круг замкнулся.
Но счастливее ли сейчас Оззи, чем раньше?
– Нет, мне все равно не по себе, я все еще схожу с ума. Я до сих пор боюсь, что завалю все, чем занимаюсь. Наверное, это у меня наследственное. Я до сих пор принимаю «Прозак». – Он немного помолчал, затем продолжил: – Если бы кто-нибудь спросил меня: «Оззи, если бы тебя попросили описать Black Sabbath одним словом, что бы ты сказал?», я бы ответил: «Неловкость». Только я придумаю вокальную линию под этот невероятный рифф, Тони все на х*й меняет. Не только рифф, но и ритм, и я такой: ну и как мне совместить вот это вот с этим? Он меня словно испытывал. Но мы были молоды и не имели никакой музыкальной подготовки, так что все выходило очень естественно.
