Вообще-то особых достижений за ним в первые дни не числится. Говорю это как друг, в мыслях не имея его обидеть, ведь сейчас у нас общее дело, и Казаков вполне достойно справляется со своей ролью координатора. Что касается самого начала, Переноса (как мы теперь называем это событие), то статус Александра определялся тогда, прежде всего, связкой магнитных ключей от складов. И, разумеется, тем, что он, единственный из всех, хоть что-то понимал в происходящем, и это позволило ему выделить нас, своих друзей и знакомых, из смятенной толпы, поставить первые задачи, хоть как-то направить… Он не дал нам задуматься о бредовости того, что творилось вокруг, напрочь заняв наши мозги самыми насущными, до предела конкретными делами. Он же вручил нам оружие. Армия, как оказалось, совершенно не подготовила ни меня, ни тех немногих, у кого за плечами тоже была служба, к простейшей вещи, описанной в тысячах книг: оружие в руках вселяет в человека, только что бывшего жалкой частичкой смятенной толпы, не только чувство уверенности. Оно еще и дает право и силу решать, приказывать и добиваться выполнения своих распоряжений.
Заметка на полях:
Уже потом, в качестве некоего связующего звена, Александр стал стержнем Совета, хотя, чисто практически, в плане ежедневных, текущих обязанностей, каждый из нас делал заметно больше его. Впрочем, подобная роль как раз по нему, словно специально придумана. Это, кстати, тоже повод для размышлений – а может, и в самом деле придумана специально? Ну, так или иначе, Александр всегда был больше теоретиком, мыслителем, нежели практическим деятелем. Именно поэтому он впоследствии прекрасно вписался в наш Совет этаким «конституционным монархом»…
Но ближе к делу. Первый день весь, до самого вечера, ушел у нас на первичную организацию, «перепись населения» и наскоро произведенную инвентаризацию имущества, оказавшегося в нашем распоряжении. Разумеется, как перепись, так и инвентаризация носили характер поверхностный, но тогда, в условиях дикого стресса, постоянной спешки и тотальной нехватки времени, иначе было просто нельзя. В итоге список захваченных Переносом людей оказался более чем неполон; его составляли исходя из того, что казалось нам важным в самые первые минуты, сразу после того как пришло осознание случившегося. Не лучше дело обстояло и с имуществом – даже в том, что касается выданных Хозяевами списков, мы тогда сумели лишь провести общий обзор, не добравшись до дальних стеллажей хранения. Содержимое зданий УПК, интерната, трюмов и кают двух морских судов, стоявших на якорях у пляжа, мы вообще осмотреть не успели.
«Мы» – это дюжина казаковских друзей, десятка два парней и девушек, так или иначе знакомых между собой. Почти все имели отношение к дружеской компании, собравшейся в течение нескольких лет вокруг самого Сани и Лены Простевой. Интересы этой компании сводились, так или иначе, к фантастике, что во многом и определяло наш образ мыслей и действий после Переноса.
И конечно, мои ребята. До Переноса я руководил детским клубом (мы называли его «отряд») при городском Дворце пионеров на Ленгорах. Когда-то мы – я, Саня, Лена Простева – занимались в астрономическом кружке при Дворце; там мы, собственно, и познакомились. Это было несколько лет назад, а уже студентом я возглавил разновозрастный коллектив, созданный по мотивам крапивинской «Каравеллы», но с уклоном не в парусное дело, а в фантастику. Кроме того – туризм, самостоятельно придуманные игры, дворцовые «Зарницы»… Мы жили весело, дружно, привыкая во всем и всегда держаться друг за друга, – так что мне ни тогда, ни сейчас, ни разу не пришлось разочароваться ни в одном из этих мальчишек.
Но вернемся к заботам Первого дня. Казаков был совершенно прав, настояв на том, чтобы в первую очередь произвести перепись. Предстояло по мере сил учесть семьсот с лишним душ постороннего люда, перенесенных на Берег помимо интерната. Перепись по возможности требовалось закончить до вечера, до Совета, на котором предстояло наметить фронт первоочередных работ.
Географическим центром будущего поселения стало пятиэтажное кирпичное здание школьного интерната при химкинском «Энергомаше». Довеском к нему шел энергомашевский же УПК, а также помещения котельной и подстанции – эдакое ядро будущей промышленной мощи колонии. Как я уже упоминал, в первый день руки до этих «довесков» у нас не дошли, да и о том, что содержится в здании самого интерната, мы судили больше со слов его обитателей. Особенно полезен оказался в этом смысле интернатский завхоз, он же учитель труда, Сан Саныч (позже он станет бессменным комендантом здания).
Итак, интернат. Никаких трудных подростков или сирот – родители этих ребятишек в основном работали на жутко засекреченном комбинате с чрезвычайно хитрым производственным циклом. Смены у большинства работников длились сутками, вот детей и приходилось отдавать в интернат на полный государственный кошт. Там, на Земле, интернат располагался аж в двух зданиях – одно из них, где были спальни ребят постарше и общежитие пед-состава, и было захвачено Переносом. Заодно с ним Перенос прихватил и корпус учебно-производственного комбината, битком набитый разнообразным оборудованием, но это отдельная тема, и я к ней постараюсь еще вернуться.
До вечера успели раздать палатки, запас продовольствия на день, а ближе к ночи собрались в одном из коттеджей, чтобы выработать план действий на ближайшие дни. Поначалу хотели занять под Совет библиотеку интерната, но Александр эту мысль зарубил – он по мере сил старался обозначить дистанцию между нами и администрацией этого заведения. Никого из интернатского руководства на Совет, разумеется, не позвали.
Заметка на полях:
Дальнейшие события показали, что это была правильная позиция. Кто знает, как сложилась бы судьба колонии, если бы тогда, в первые дни, мы не поставили это сборище бюрократов от народного образования на место, решительно отстранив их от любой, хотя бы и формальной, власти. К сожалению, вовсе без эксцессов обойтись не удалось, но я отдаю должное иезуитской хитрости Казакова, который, упорно игнорируя дирекцию интерната, по сути, довел их до попытки переворота. После чего вопрос был решен раз и навсегда: бунтовщики были посажены под арест, и власть в колонии безраздельно, без всяких экивоков, перешла к Совету. К сожалению, вместе с директором и его камарильей в «перевороте» оказались замешаны и другие интернатские педагоги, на которых мы имели определенные виды. Но, как не без цинизма заметил позже Леня Крапивко, «лес рубят – щепки летят». В устах бессменного начальника корчевщиков, этого нашего импровизированного лесоповала, известный афоризм прозвучал весьма символично…
На Совете было решено: с утра на второй день сформировать рабочие бригады и бросать их на возведение периметра – ограды из кольев вокруг поселка, – а также и на разметку площадей под будущее жилье. За складом, под огромными полотнищами полиэтиленовой пленки, нашлись комплекты полутора десятков сборных, так называемых «финских», домиков. Еще несколько кубов разнообразных пиломатериалов отыскались на задворках здания УПК. Работы эти взялись возглавить Маркелов и Валери: его стройотрядовский опыт пришелся в самый раз. Надо отдать должное ораторскому искусству Казакова – в бригады записывались охотно, тем более что было объявлено об установлении трех норм пайка: для физически работающих, для патрулей и для прочих.
