– Стажеров думаешь с собою забрать? – Склонив голову набок, Казаков с любопытством разглядывал Маляна.
– Зачем же, они и без меня проживут. По лучшим земным образцам: каратэ, эмблемы нарукавные, скоро погоны с аксельбантами заведут.
– Да, погоны – это ужасно. Благосостояние или распад колонии зависят, конечно, только от аксельбантов! Я понимаю весь мильон твоих терзаний, но, может быть, сначала будем думать об этих… автохтонах, а уж потом об аксельбантах?
– «А что тут думать – трясти надо…» Помнишь? Да и не верю я в них – если бы не вымерли, был бы хоть один след посвежее. Я же весь Замок обшарил… Да хотя бы и появились – у тебя стрелков с каждым днем прибывает, исполнительных, надежных, не рассуждающих! И по аборигенам могут, и по людям, если понадобится.
– Ты, конечно, на человека руку ни в жисть не поднимешь. – Казаков своеобычно вздернул бровь. – Сама мысль о насилии вызывает в тебе отвращение. О насилии, о продовольствии, об угле, о металле, обо всем, где нужны головы и руки. Вот об орденах и аксельбантах – это пожалуйста. Так?
Баграт равнодушно пожал плечами.
– Зря стараешься. Я, собственно, не спорить пришел, а попрощаться. Думал, обидишься, если сразу в Совет.
– «Мы пришли в этот храм не прощаться, – заунывно продекламировал Казаков, – мы пришли в этот храм не взрывать…» Ладно. Я, конечно, рассматриваю этот пассаж как вульгарное дезертирство, но – твое дело.
Он разложил на столе карту.
– Куда изволите?
– Все равно. Только без соседей.
– Хорошо. Есть один островок. Триста метров в диаметре, два холма, пляж. – Казаков прищурился. – Женщину с собой берешь?
– Нет, пожалуй… – Баграт посмотрел в окно и улыбнулся. – Квартирный маклер в тебе гибнет.
– Значит, остров на одного, – Казаков обвел что-то на карте карандашом. – «…Мы пришли в этот храм не венчаться, мы пришли в этот храм возрыдать…» Собирай вещички. Вечером на Совете обсудим детали. Как остров назовешь? Предлагаю – Аввакумец.
– Близко, но не то. Пиши – остров Боконона. Помнишь? «Тиран во дворце, святой в джунглях». Устойчивая система.
– Святой! – Казаков фыркнул. – «Все написанное в этой книге – ложь!»
– «…А главное, дай мне силы отличить одно от другого». Привет, самодержец!
– Погоди, отшельник! Учти, так просто тебе от меня не отвертеться. Официально ты будешь направлен в творческую командировку. Вместо чем пуп рассматривать, напишешь нам историю Земли. Материалами снабдим. С паршивой овцы хоть шерсти клок…
ПЕРВЫЙ МЕМОРАНДУМ МАЛЯНА
Отрывки. Хрестоматия по истории.
Изд. Первоградского университета. 170 г. т. э.
…таким образом, мы имеем дело не с единичной акцией, уникальным экспериментом, кем бы ни оказались Экспериментаторы, но с длительной планомерной деятельностью, своего рода цивилизационной селекцией. Ничего не зная о целях и методах Воздействия, мы можем строить самые разнообразные предположения: например, если допустить, что эта деятельность находится на «мичуринском» этапе, то есть на стадии проб и ошибок, то возникают дальнейшие аналогии с подрезанием корней, прививанием разных фруктовых культур и т. д. Причем на первых этапах подобные эксперименты могут оказаться гибельными для подопытных образцов. Но в любом случае мы должны отдавать себе отчет в том, что речь идет не о выживании единичной земной колонии, а о чем-то значительно большем. И жизнь или смерть этой единичной колонии может оказаться незначительным эпизодом большой исследовательской программы…
…Впрочем, все наши постшпенглеровские домыслы о конечности антиэнтропийного (в самом широком смысле слова) потенциала каждой конкретной цивилизации и высшей целесообразности деятельности Хозяев не должны заслонить банальной истины: оказавшись на Теллуре, мы, бывшие люди Земли, продолжаем защищать если не земные, то, во всяком случае, человеческие ценности, независимо от соотношения сил. И новая теллурийская цивилизация, как бы она ни отличалась от земной, неизбежно будет сопротивляться любым попыткам вмешательства в естественный ход ее развития.
Хотя не исключено, что именно такая реакция как раз и отвечает ожиданиям Хозяев.
* * *
…Солнце лениво поднималось над морем. В утренней полутьме все было лиловатым, белесым, сонным, в небе дотаивал полусерп Селены. Провожающих было мало, они оставались на камнях. Малян, сгорбившись под потертым брезентовым рюкзаком, по скользким бревнам пристани пошел к катеру. Курсант-моторист сидел на корме съежившись: было зябко. Казаков вдруг оторвался от провожающих, неловко балансируя, побежал к Маляну, остановил его на середине пристани, что-то начал говорить. Со стороны это казалось, наверное, многозначительно-живописным: в утреннем нерезком свете двое беседуют на шатком мостике, одним концом обрывающемся к воде… На берегу не было слышно ни слова.
Поеживаясь, Казаков вернулся на берег.
– Что ты ему сказал? – ревниво поинтересовался Голубев.
– Проинструктировал на предмет пожарной безопасности, – подумав, ответил Александр.
Консулы пошли обратно, разворачивая сапогами слежавшийся песок. У пристани остался только вахтенный из морской группы. Пляж опустел.
Весь день у доски объявлений вертелись любопытные: на доске висел официальный бюллетень Совета, извещавший, что Б. Малян попросил уединения и спокойствия ради написания всеобъемлющей истории Земли. К вечеру на доске появились еще два документа: карикатура и красиво выписанный тушью афоризм. На карикатуре мрачный Казаков с тонзурой, могучим подбородком и в белом плаще с кровавым подбоем умывал руки, а два растерянных легионера придерживали небритого Маляна. Малян рвал хитон и кричал: «Распни меня!» Афоризм гласил: «ВЛИП В ИСТОРИЮ».
Глава XIV
В храме мер и весов
не учесть предпоследнюю ночь.
Нужно все – на засов,
чтоб однажды себя превозмочь.
Г.Поженян
– Следовательно, их присутствие здесь угрожает самому существованию нашей колонии, а значит, и будущему всей теллурийской цивилизации! – с хриплым пафосом возопил Самодержец. Мощный заключительный аккорд политического доклада вызвал в рядах консулов оживленное недоумение.
– Что ты предлагаешь, Саня? – Вика смотрела в упор безмерно отчужденными зрачками. Казаков поежился и искоса глянул на Валерьяна. Тот сидел молча, сгорбившись, уронив голову на тяжко сцепленные побелевшие запястья.
– Архипелаг. Минимум продовольствия. Необходимый минимум, разумеется. Орудия труда и тэ дэ. Короче – трудотерапия. Захотят кушать, быстренько…
– Это убийство, – нарушая субординацию, прервал Валерьян. После возвращения он не успел даже помыться и теперь стоял перед Советом всклокоченный, в изодранной штормовке, заскорузлой от грязи, пота, машинного масла и еще какой-то ржаво-бурой жидкости.
