* * *
Пахло чем-то смешанным: сладковатым пахло, зубоврачебно-медицинским, и спиртом тоже пахло. Форточку открыли, но в лаборатории все равно было душно, потому что в ней помещалось не менее десятка человек: все химики, прямо или косвенно принимавшие участие в научно-выверенных разработке и монтаже перегонного куба, Танеев, Родион как медицинский эксперт – и вездесущий координатор.
Вчера вечером Совет принял соломоново решение по питейным вопросам: коллективу химиков за перегонный куб выносилась благодарность, куб запереть в железный шкаф, опечатанный личными печатями Казакова и Родиона, и впредь использовать лишь по решению Совета. Всякие побочные самогонщики отныне жестоко карались, а первые экспериментальные десять литров браги (грибовухи) решено было распить совместно химиками и Советом. Предыдущие кустарные устройства и сивуха охотников были признаны юридически не существовавшими.
Распитие консульского баллона предполагалось вечером. Танеев и Казаков заявились к химикам, собственно, на халяву.
Эдик Крашенинников, надевший по такому случаю короткую белую курточку (униформу «стажеров», перешитую из лабораторного халата), аккуратно разлил по мензуркам светло-лиловую, белопенную жидкость и предложил тост за величие науки.
Все дружно опрокинули. Продукт величия науки напоминал очень скверный вермут, но наука утверждала наличие не менее 18 оборотов.
Второй тост, за интуицию, предложил Кирилл Есин. Еще неделю назад Есин был охотником, но следствие быстро установило его недюжинное химико-террористическое прошлое в интернате. Прижатый к стенке (в буквальном смысле: заскочив в избушку, он увидел посредине «аппарат» и ласково глядящего поверх него координатора, оперся на бревенчатую стенку, да так и стоял), Кирилл сознался в авторстве и был немедленно переведен в химгруппу, надел белый халат, но ожерелья из обезьяньих зубов не снял. Собственно, подкинув новым коллегам идею, он сам тут же переключился на способы получения из водорослей всякой необходимой химии.
Казаков сидел в доисторическом кожаном кресле, проеденном многими темными пятнами, и благосклонно озирал полки, шкафы, столы, заставленные и заваленные скляночками, мешочками, какими-то кореньями, штативами и горелками. Не хватало только чучела крокодила на потолке.
Молодые химики оживленно обсуждали между собой давешнюю дискотеку и застенчиво консультировались у Родиона по вопросам женской специфики. Танеев, примостившись на подлокотнике казаковского кресла, расспрашивал Крашенинникова о перспективах получения масел и бензина из угля, первая партия коего позавчера с помпой прибыла из Новомосковска.
Родион предложил выпить за женскую специфику. Выпили, затем Казаков, преодолевая размягченность и состояние легкой эйфории, поднялся из кресла.
– Ну, мы пошли, – сказал он, глядя на Танеева. Тот сделал несчастное лицо, но тоже встал. – Дела. Еще что изобретете – зовите.
– Кирилл скоро салат из морской капусты изобретет, – сказал рыжий Сабуров. – По интуиции.
– По капусте это ты специалист, – немедленно отозвался Есин. – И по аистам.
Координатор толком не разобрал, в чем смысл шутки, но Сабуров смешался, а химики хихикнули. Впрочем, и в самом деле было пора идти.
Они с Танеевым вышли, прошли по запыленным и пустым в этот предвечерний час длинным коридорам.
Солнце било в торцевые окна, возле потрескавшихся стен плясали искорки пыли. Юра направился к своим ангарам, а Александр спустился в подвал, где располагались различные подсобки – мастерские по ремонту одежды и обуви, парикмахерская, прачечная, – работавшие по вечерам и потому сейчас закрытые, а также «ювелирная палата».
Ювелирная мастерская была личным изобретением Казакова, хоть формально и подчинялась радиогруппе и металлогруппе. Там работали полтора человека: полдня за верстаком сидел курсант, выплавлявший и вытачивавший необходимые детальки из благородных металлов; кроме того, весь день и даже больше там трудился еще и Аркадий Кеслер – в бытность на Земле талантливый, хоть и начинающий, гравер, фарцовщик-металлист, промышлявший изготовлением всяческих значков, буковок и звезд, а на Теллуре произведенный в золотых дел мастера.
Аркадий отлил из свинца и посадил на деревянные ручки персональные печати для консулов, капитана Котов и «взрослых» медиков; по личной просьбе Стася Крайновского изготовил миниатюрные якорьки для штормовок курсантов-моряков, а сейчас лил ордена. Аркадий отличался честолюбием, а Казаков пообещал: закончив партию, Аркадий будет награжден орденом «За заслуги», но – самым небрежно изготовленным.
Смешно, но он очень старался. Баграт считал его симптомом крайне опасного явления, а «военные» избегали за злой язык.
Стажер, расположившийся за уютным столиком в углу, что-то делал крошечным паяльником, наблюдая за этим «чем-то» через лупу. На его столике был порядок, что разительно контрастировало с хаосом, окружавшим Кеслера: на трех столах грудой были навалены глиняные формочки, заготовки, половина серебряного блюда, золотистые горошины. Из небрежно распахнутой муфельной печки расходились нежное сиянье и жуткий жар, и над всем этим порхали длинные, похожие на обезьяньи, руки новоиспеченного ювелира. Он с поразительной быстротой находил нужную пилку или формочку. Над ним тоже явно не хватало крокодила.
– Сан Саныч, – раздраженно, не оборачиваясь, сказал Кеслер, – у меня ничего нет.
– Совсем? – уточнил Казаков.
– Совсем еще, – подтвердил Кеслер. – Ваши побрякушки в процессе, но вы все равно заходите… Как будто Аркадий Кеслер может вместе с золотом уехать за границу. Увы, Аркадию Кеслеру вот уже три месяца некуда дальше ехать!
– Химики говорят, что устойчивый лак потребует специальных изысканий, на что у нас нет времени, – невозмутимо сказал Казаков.
– Без специальных изысканий ваши химики способны создавать только пиво и сушеную рыбу. Но мне смешно с вас, координатор! Через какое-то время полезет краска с машин и прочего железа, и тогда все равно придется вести изыскания!
Казаков еще немного постоял у него над душой, чтобы показать, что имеет полное право заходить, когда захочет, затем вышел. Поднимаясь из подвала по запыленным, замусоренным ступеням, он мельком подумал, что надо бы в ближайшую субботу десятка два людей выделить на уборку территории, досадливо поморщился казенно-армейскому обороту мысли, вышел под низкое, унылое небо, остановился, огляделся.
– Товарищ координатор, – позвал сзади торопливый голос Валентина.
Казаков про себя поморщился. Он до сих пор еще не решил, какое обращение к нему лучше гармонировало бы с имиджем, но очевидно было, что консул, хоть и молодой, мог бы и не злоупотреблять титулатурой.
Все это промелькнуло за секунду, пока Александр оборачивался. На лице начальника радиостанции была изображена скорбь.
– На Клюкалке охотник погиб, – сообщил он, глядя куда-то вверх.
– Как? – глупо спросил координатор. Валентин пожал плечами.
