* * *
…«Альтаир» шел под парусами, узлах на пяти – по словам Неретина. Едва заметный ветер дул в бейдевинд левого галса, с северо-востока, неся из камышовых пространств запах нашатырной гнили. Впрочем, толку от парусов было чуть – мутное приливное течение, прорываясь сквозь узость пролива, само несло яхту в нужном направлении.
– Не меньше трех узлов течение! – прокричал Неретин координатору. Александр стоял на носу, одной рукой держась за леер, а другой застегивая куртку.
Было свежо. За спиной в фиолетово-лиловые слоистые облака садилось большое, пузатое алое солнце, неестественно подсвечивающее утесы и известковые изъеденные скалы, проплывавшие в двух километрах справа. Под скалами белело бурунами море, дробясь в пену о многочисленные валуны. Там холмы Дикого берега превращались в обрывистую гряду. А слева тускло алела спокойной солнечной дорожкой лениво текущая мелководная гладь, кое-где нарушаемая черными стрелками камышей, корягами…
Дальше к горизонту камышей становилось больше, но даже в бинокль нельзя было рассмотреть сайву: литоральное болото, пахшее солью, разложением и мокрой растительностью, тянулось не менее чем на десять километров вглубь материка. Видимо, оно совершенно обсыхало при большом отливе и становилось таким, как сейчас, лишь в большой прилив. Под килем «Альтаира» насчитали всего пять метров воды, и странно было думать, что это камышовое мелководье уходит за горизонт. Здоровенная черная лоснящаяся тварь с фырканьем погрузилась в мутную воду при приближении яхты…
– Ближе к берегу не пойдем! – объявил Неретин. – Не рискну! Мели. Килем зацепим…
– Подождем отлива! – откликнулся Казаков. – А пролив назовем твоим именем. А, первооткрыватель?
– …Как бы нам ночью на ночесветок не напороться, – после паузы перевел разговор польщенный шкипер. – Такое болото – по идее, самое для них место…
– Скомандуй, пусть факелы готовят, – сказал Казаков. – Надо уж до конца пройти, нет?
Солнце село, стремительно начало темнеть. Правда, впереди из-за очередного скалистого мыска с правого борта поднималась бледная Пандора, четко высвечивая зубцы и причудливые шапки скал, но это был ночной, блеклый свет, наводивший миражи и лишь набрасывавший на темноту скрадывающую серебристую паутину. Луна и Селена, вытянувшись в линию, в настоящее время были в надире, там, под днищем яхты и под тысячами километров скальных пород и раскаленных металлов. И так же, как они там, на неизвестном полушарии, оттягивали море от тверди и вызывали прилив, точно так же они оттягивали и саму эту твердь от моря, по которому сейчас плыл координатор, отчего получался такой же прилив.
В свете Пандоры и загоревшихся звезд правый берег рисовался зубьями тьмы, и Неретин правил уверенно, имея в виду не напороться на камни. Слева осталась лишь тусклая дорожка, изредка перечеркиваемая тростниками, и вот над этой черной гладью вдалеке, у горизонта, затрепетала, замерцала лиловатая полоска призрачного света. «Сплошные привидения», – подумал координатор, а Неретин уже командовал и суетился, и матросы вставляли в специальные гнезда на бортах смоляные факелы. Все натягивали самодельные угольные респираторы, нацепил корявую маску на нос и рот и Казаков. Лиловое свечение, мягко ползущая над водою лента приблизилась. Что-то забурлило, заметалось в воде, всплыло, покачиваясь, отравленное. Факелы вспыхнули, и лиловая фосфоресценция шатром накрыла яхту, не решаясь перевалить границу дыма, огня и копоти. Все испытали острое облегчение. На секунду показалось, что эта ночесветка другого вида – лиловая, не голубая – и может проигнорировать огонь…
Со стороны, наверное, это было красиво: ночь, темный силуэт яхты, обрамленный по бортам цепочкой факелов, будто стаей огненных птиц, лежит на воде, не шелохнувшись, и все это накрыто ореолом лилового сияния. Но вот только некому было посмотреть со стороны, разве что выбраться от нечего делать на берег, на торчащий в сторонке утес и подождать здесь еще одну ночь.
Неретин тронул координатора за плечо, указал рукой, но не на берег, а в сторону моря. Казаков пригляделся. Мористее, за лиловой стеной ночесветок, угадывалась темная масса. Там, где фосфоресцирующий полог истончался, можно было различить контур берега, переплетенные заросли, невысокие песчаные холмы. А правее, из пролива, отделявшего остров – это был остров, никаких сомнений! – от материка, вытягивались новые колышущиеся ленты лиловой мерзости.
Казаков до рези в глазах вглядывался в береговую черту, то и дело растворявшуюся за светящейся завесой, в изломанный контур зарослей над линией пляжа, и потому не сразу заметил темный предмет, маячивший немного правее, в самой густоте флюоресцирующего тумана. Это была шлюпка, ял, точно такой же, как и у них, в Первограде, – массивный, с привычными обводами, с покосившейся мачтой и косо висящим на ней рейком. В мерцании ночесветок можно было даже различить, как вяло трепыхаются под ним какие-то неопределенные клочья – надо думать, остатки паруса…
Шлюпка приткнулась к песчаной отмели чуть ли не посредине пролива и, вне всяких сомнений, была давным-давно брошена. Казаков подкрутил колесико бинокля. Ночесветки заливали отмель призрачным лиловым свечением, и в его отсветах координатору показалось, что он видит над самым бортом шлюпки что-то круглое, белое, костяное. Казакова передернуло, он поспешно опустил бинокль.
– Подойти сможем?
Неретин с сомнением покачал головой.
– Там, к гадалке не ходи, сплошные мели, сядем… Разве что шлюпку спустить и с промерами – но куда на шлюпке в эту мерзость соваться, никаких факелов не хватит. Может, лучше днем?
Казаков, подумав, кивнул.
– Тогда я отойду на полмили мористее, за остров, – шкипер ткнул биноклем в сторону дальней оконечности пляжа, – и там попробуем встать на якорь. Вряд ли там глубоко, да и дно, наверное, песчаное. А как рассветет, спустим надувнушку и попробуем подойти, с промерами.
– Ладно, шкип, командуй. Я – вниз, а то зябко что-то. Да, и пригляди там за факелами, а то мало ли…
– Так ведь ветер поднимается! – весело ответил Неретин. – Еще полчаса, и сдует всю эту мерзость. Хотя факелы – конечно, прослежу, а как же…
Казаков еще раз кивнул и полез по крутому трапу вниз, в каюту. Лодка, значит… и наверняка поблизости поселок. Хотя если в лодке нет скелетов – то, значит, ее могло просто унести ветром. Пролив не такой уж узкий, но длинный и, судя по всему, весь испещрен отмелями. Приливные течения гуляют по нему туда-сюда, и неуправляемую шлюпку могло унести в океан, но ее вместо этого выкинуло на мелководье, и песок крепко засосал добычу…
Да нет, вряд ли, наверняка в лодке были люди. Вон – даже парус спустить не удосужились, недаром клочья его до сих пор свисают с косо висящего рейка. И скелеты там, скорее всего, есть, вон как белело то, круглое, над фальшбортом… ночесветки за пару недель вполне могли очистить кости добела. Наверняка эти бедолаги попытались добраться до материка, они ведь не знали про литоральное болото, не понимали, что ловить там нечего и надо долго идти вдоль берега, чтобы отыскать место, годное для высадки, – и, разумеется, немедленно выскочили на отмель. Под материковым берегом сплошные мели – здесь, в середине пролива, дно песчаное, как уверяет Неретин, но дальше-то сплошь ил и чуть ли не мангры. В общем, вылетели сдуру на отмель, не сумели стащить своими силами тяжеленный ял с песчаного ложа, в котором ноги тонут по колено, и остается одно – куковать, ждать утреннего прилива, когда прибывающая вода сама поднимет увязшую шлюпку. А ночью пришла светящаяся бледно-лиловая смерть. Только все равно непонятно, почему они так и не спустили парус…
