Он вышел и с минуту потанцевал с толпой, а потом снова спрятался за ограждение бархатной веревки. Пошептавшись и улыбнувшись Кирку, он указал головой на женщину в леопардовом платье: «Кирк говорит, что хочет, чтобы вы заполучили номер телефона “Леопардового Принта”». Через несколько минут он снова заговорил о ней. «Разве ты не должен танцевать там, с Леопардовым Принтом? Ты женат?»
Какая странная вещь – доверие, подумал я. Принс обещал дать мне первые и единственные страницы, которые он написал о своей жизни, но он даже не знал, женат ли я. Я нашел это воодушевляющим. Возможно, это и было бесцеремонно, но все, что ему было нужно для проверки истории, это долгий честный разговор с кем-нибудь.
Примерно в три часа ночи мы ушли из Aria через кухню. В служебном гараже нас ждал внедорожник «Ауди». Мы с Принсем сидели на заднем сиденьи и ехали сквозь тишину Мельбурна в предрассветные часы. После неумолимого шума и театральности бара эта тишина была желанной. Я обнаружил, что не могу сказать ничего, что стоило бы того, чтобы нарушить тишину. Принс смотрел в окно на закрытые ставнями магазины, пустые улицы. Мне казалось, что мы единственные люди в городе.
«Мы должны провести акцию счастливого билета, – сказал он после нескольких минут молчания. – Объединим книгу с каким-нибудь другим призом – возможно, мы сыграем концерт для победителя. Пусть победитель расскажет свою историю».
Его голос звучал измученно, как будто он не мог отвлечься. Он всегда работал так: продвижение проекта и принятие проекта в мире существовали для него параллельно друг другу. Он обсуждал маркетинг книги так же часто, как и ее написание, всегда с ловким пробным подходом к предпринимательству, который больше напоминал мне эффективного владельца малого бизнеса, чем международную суперзвезду.
Машина въехала в Crown Towers через VIP-вход, который извивался под отелем и вел к секретному ряду подземных лифтов. Конечно же, такие места существовали; но мне и в голову не приходило, что они есть. Швейцар, дежуривший у лифта, поприветствовал нас.
«Я не позволю тебе заблудиться», – сказал Кирк, когда мы взмыли вверх. Теперь тишина казалась еще более полной.
«Мне нравится тишина отелей в этот час, – сказал я. – Все длинные коридоры устланы коврами, вокруг никого. Есть что-то странно привлекательное в блуждании по гостиничным коридорам поздно ночью».
Принс лукаво улыбнулся. «Я делал это много раз».
В ПЯТНИЦУ
мы договорились, что Принс даст мне то, что Кирк назвал «инструментами, которые нам понадобятся». Он отвел меня обратно в апартаменты Питера Брейвстронга – или «виллу», как назывался его номер в Краун Тауэрс. То, что я считал простой передачей заметок, превратилось в двухчасовую беседу, самый пытливый и неосторожный разговор, который у нас когда-либо был. Принс, в свободном топе цвета радуги с изображением его лица и с афро, усадил меня за тот же стол, где я читал его записи. В стороне валялось несколько пачек сеток для волос. «Садись сюда», – повторил он, передавая ручку и бумагу. Он поощрял запись заметок и иногда даже просил меня удостовериться, что я действительно что-то записал.
Ему было интересно, как, по моему мнению, должна начинаться книга: лучше начать с середины рассказа или же с самого начала. Мы даже могли бы написать историю на обложке, если бы захотели. Стоит начинать с его голоса или с моего? Я сказал, что, по-моему, проще всего начать с самого начала и что он выбрал прекрасное начало – глаза своей мамы.
«Музыка лечит, – сказал он. – Сначала запиши это». Это должно было стать нашим руководящим принципом. «Музыка держит все вместе».
Затем мы просмотрели то, что он написал, страница за страницей, приукрашая заметки, которые я оставлял, и говоря о его истории более широко. Пока мы разговаривали, Принс пребывал в более приподнятом настроении, чем я когда-либо видел его, и начал импровизировать обо всех возможных формах, которые могла принять книга, все, что она могла содержать, послание, которое она могла оставить. С тех пор как мы поговорили в Пейсли, его амбиции усилились в десять раз – впечатляющее мастерство, учитывая то, что он начал с желания покончить с расизмом. «Книга должна стать руководством для блестящего сообщества: завернутая в автобиографию, завернутая в биографию, – сказал он. – Она должна учить тому, что то, что ты создаешь, принадлежит тебе. Скажем так: у нас все получится, если мы останемся одни». Он вспомнил: «Один парень в моем сообществе в десять раз умнее меня». «А что если бы у него были те же возможности, что и у дочерей Буша?» На нас была возложена обязанность помогать людям, особенно молодым чернокожим художникам, осознать силу и свободу воли, которыми они обладали.
Мне понравилась идея рассматривать мемуары как своего рода справочник. Это был прекрасный способ расширить сферу его деятельности, добавить еще одно измерение в его повествование. И это придало еще один слой смыслу названия. «The Beautiful Ones» теперь могли символизировать как целое сообщество создателей. Песня действительно содержала строки «нарисуйте идеальную картину/воплотите в жизнь мысли…». (Я знаю, о чем вы думаете. Просто не обращайте внимания на слова, которые идут дальше.)
«Продолжай делать то, что делаешь», – много раз говорил Принс. «Я остался в Миннеаполисе, потому что он заставил меня сделать это. Ты должен что-то отдавать взамен. Мой отец приехал в Миннеаполис из Коттон-Вэлли, штат Луизиана. В самых суровых условиях он узнал, что значит контролировать богатство. Black Muse – это о том, что создает богатство во внутреннем городе», – сказал он, имея в виду песню в своем новом альбоме HITnRUN Phase Two. «Останавливает именитую сферу».
Он хотел рассказать читателям о Черной Уолл-стрит, источнике черного предпринимательства, процветавшего в Талсе, в штате Оклахома, в начале двадцатого века. После гражданской войны, когда освобожденные чернокожие перебрались в процветающую Талсу и купили землю, сегрегация вынудила их переехать в район Гринвуда, где их собственность и изобретательность создали процветающую общину. Вскоре Гринвуд мог похвастаться сотнями предприятий, принадлежащих черным, а также почти двумя десятками церквей, школой и публичной библиотекой. Это стало одним из первых и наиболее существенных примеров процветания черных в Соединенных Штатах. «Поразительно, – сказал Принс, – какое богатство накапливается. Я люблю читать о гражданской войне и накоплении богатства, когда Юг стал богаче Британии». Затем последовала расовая резня в Талсе в 1921 году: их ненависть раздувалась обвинениями в том, что черный мальчик изнасиловал белую девочку. Тысячи вооруженных белых облили Гринвуд керосином и сожгли его квартал за кварталом, грабя все на своем пути. Сотни людей погибли, тысячи потеряли свои дома. Черная Уолл-стрит была уничтожена.
«“Источник”, – сказал Принс. – Это ее? Что ты об этом думаешь?» Я сказал, что мне это не нравится, что у меня нет терпения ни к объективизму, ни к нынешним последователям Айн Рэнд с их почти фарсовой преданностью свободному рынку и неограниченному делению. Принс согласился, хотя и понимал, как соблазнительна эта философия. «Я смотрел фильм, старый, черно-белый, где он произносит речь в конце о сожжении здания и чертеже…» Это был поворотный момент в рандианской философии: «Никакая работа никогда не делается коллективно», – усмехается ее персонаж Говард Рорк. Принс беспокоился, что слишком много хип-хопа было в плену идей, подобных Рэнд, посвященных больше беспощадному эгоцентризму, чем духу сообщества.
