По логике вещей, возражать против парикмахеров на этом основании – всё равно что называть управление боулинг-клубом или игру на волынке бредовой работой просто потому, что вам не нравится боулинг или волынка и несимпатичны люди, которым это нравится.
Кто-то может подумать, что так нечестно: может быть, Дуглас Адамс на самом деле говорил не о тех, кто работает с бедным населением, а о тех, кто стрижет и укладывает очень богатых. Как насчет суперпафосных парикмахеров, которые берут безумные деньги за эксцентричные стрижки по последней моде для дочерей финансистов или кинопродюсеров? Не кажется ли им глубоко внутри себя, что их работа не имеет никакой ценности и даже вредна? Разве это не знак того, что эта работа бредовая?
Теоретически это могло бы быть правдой, но давайте приглядимся. Конечно, нет объективного показателя качества стрижки, по которому можно сказать, что стрижка X стоит пятнадцать долларов, стрижка Y – сто пятьдесят долларов, а стрижка Z – тысячу пятьсот долларов. В последнем случае клиент обычно платит, просто чтобы сказать, что он заплатил тысячу пятьсот за стрижку или что у него тот же стилист, что у Ким Кардашьян или Тома Круза. Речь идет об открытой демонстрации роскоши и расточительности. Само собой, между мотовством и бредовой работой есть сильное структурное сродство, и теоретики экономической психологии от Торстейна Веблена до Зигмунда Фрейда и Жоржа Батая указывали, что на самой вершине пирамиды богатства (вспомните позолоченные лифты Дональда Трампа) грань между предметами роскоши и полным дерьмом на самом деле очень тонкая. (Неслучайно в сновидениях золото часто символизируют экскременты, и наоборот.)
Более того, существует давняя литературная традиция (начиная с «Дамского счастья» (1883) французского писателя Эмиля Золя и заканчивая множеством британских комедий), которая воспевает глубокое чувство презрения и омерзения торговцев и продавцов к своим клиентам и продуктам, которые они им продают. Если продавец искренне считает, что его клиенты не получают от него ничего ценного, можно ли тогда сказать, что у этого продавца бредовая работа? Согласно нашему определению – да; но, как показывают мои собственные исследования, на самом деле так думает совсем небольшое число работников. Распространители дорогих духов могут считать, что их товары слишком дорогие, а бо́льшая часть клиентов – неотесанные идиоты, но они редко полагают, что надо закрыть саму парфюмерную индустрию.
Как я выяснил, в секторе услуг есть только три существенных исключения из этого правила: работники сферы информационных технологий (IT), телефонных продаж и секс-индустрии. Многие из первой категории и почти все из второй были уверены, что они, по сути, занимаются мошенничеством. С последней областью всё сложнее: мы тут выходим за четкие границы определения бредовой работы на территорию чего-то более пагубного, но всё же стоит рассмотреть и эту категорию. Когда я проводил исследование, несколько женщин написали мне о том, каково быть танцовщицей на шесте, кроликом Playboy Club, завсегдатаем веб-сайтов «Sugar Daddy» и так далее, и предложили упомянуть в книге и эти занятия. Самый веский аргумент принадлежал бывшей стриптизерше, которая теперь работает профессором. Она объяснила, что большинство профессий в сфере секс-услуг можно считать бредовой работой по следующей причине: хотя секс-работа, несомненно, отвечает реальному потребительскому запросу, что-то, совершенно очевидно, не так с обществом, которое, по сути, говорит женщинам, что больше всего их ценят тогда, когда они танцуют на шесте в возрасте от восемнадцати до двадцати пяти лет, – ценят больше, чем в любой другой момент их жизни, независимо от их талантов и достижений. Если женщина может заработать в пять раз больше денег стриптизом, чем преподаванием, будучи всемирно известным ученым, разве стриптиз нельзя просто из-за этого назвать бредовой работой?
[37]
С этим аргументом сложно поспорить. (Можно добавить, что взаимное презрение между поставщиком и потребителем услуг в секс-индустрии часто намного сильнее, чем в самом модном бутике.) Я бы только возразил, что он недостаточно радикален. Дело даже не в том, что работа стриптизера – бредовая, а в том, что, как показывает эта ситуация, мы живем в бредовом обществе
[38].
О разнице между частично бредовой работой, скорее бредовой работой и абсолютно бредовой работой
Наконец, возникает неизбежный вопрос: а что насчет видов занятости, которые являются никчемными лишь отчасти?
Вопрос непростой, потому что вряд ли существует работа без элементов бессмысленности или идиотизма. В какой-то степени это, наверное, неизбежный побочный эффект работы любой крупной организации. И всё же проблема вправду существует, и со временем дело обстоит всё хуже: не думаю, что знаю человека, который проработал бы на одной и той же работе тридцать лет или больше и не заметил бы увеличения коэффициента бреда. Могу добавить, что это однозначно касается и моей работы профессора. Преподаватели вузов тратят всё больше времени на заполнение административных бумаг. На самом деле это можно даже задокументировать: одна из бессмысленных задач, которую нас просят выполнять (хотя раньше никогда не просили), – заполнять ежеквартальные опросы о распределении времени, где мы как раз указываем, сколько времени каждую неделю тратим на заполнение бумаг. Всё говорит о том, что эта тенденция набирает обороты. Как отметила французская версия журнала Slate в 2013 году, «la bullshitisation de l’économie n’en est qu’à ses débuts» («бредовизация экономики только началась»)
[39].
Бредовизация продвигается неумолимо, но очень неравномерно. Конечно, она повлияла на занятость в среднем классе сильнее, чем среди рабочих; у последних же бредовизации подверглась традиционно женская работа, связанная с уходом за другими людьми. Многие медсестры, например, жаловались мне, что до восьмидесяти процентов времени у них уходит на документы, встречи и тому подобное, в то время как дальнобойщиков и каменщиков этот процесс почти не коснулся. У меня есть статистические данные на этот счет. Рисунок 1 взят из «Отчета о состоянии организации труда на предприятиях в США за 2016–2017 годы».
