Работа 4-я: разработчик программного обеспечения в стартапе (в прошлом; сейчас пришел в упадок и обречен).
Последствия для меня: я не мог сосредоточиться, и из-за этого мой разум был парализован страхом и постоянным ощущением собственной бездарности. Каждый месяц у меня начиналась простуда. Мои напряженные попытки заставить себя найти мотивацию уничтожили мою иммунную систему. Посттравматическое расстройство. Моя голова была полна никчемными мыслями…
Нури не повезло: он раз за разом оказывался в беспощадно абсурдной и/или насильственной корпоративной среде. Ему удалось остаться в здравом уме (по крайней мере, он избежал полного умственного и физического расстройства), потому что он нашел другую цель. Он стал детально анализировать социальные и институциональные процессы, из-за которых проваливаются корпоративные проекты. По сути, он стал антропологом. (Это оказалось очень полезным для меня, – спасибо, Нури!) Затем он открыл для себя политику и стал тратить свое время и ресурсы на то, чтобы планировать разрушение самой системы, создающей такую нелепую работу. В этот момент, как он отмечает, его здоровье стало заметно улучшаться.
Даже в относительно безобидной офисной среде отсутствие цели съедает людей изнутри. И даже если не происходит реальной психической и физической дегенерации, работникам по меньшей мере приходится бороться с чувством пустоты и никчемности. Престиж, уважение и щедрая компенсация, которую часто предполагает такая должность, как правило, не облегчают, а только усугубляют это ощущение. Как и в случае Лилиан, обладатели бредовой работы могут втайне мучиться от подозрений, что им платят больше, чем их подчиненным, которые действительно что-то производят («Если это правда, то какой же это бред!»), или что у других могут быть вполне законные основания их ненавидеть. Из-за этого многие были в настоящем смятении, не понимая, что они должны чувствовать. Не было никакого морального компаса. Можно назвать это отсутствием готового нравственного сценария.
Вот один относительно простой случай. Финн работает в компании, которая продает лицензионное программное обеспечение по подписке:
Финн: Пару лет назад я впервые прочитал эссе «О феномене бредовой работы», и оно что-то во мне задело. Я по-прежнему иногда открываю и перечитываю его, а также рассказываю о нем своим друзьям.
Я менеджер в отделе техподдержки в компании, которая работает по технологии SaaS, то есть продает программное обеспечение как услугу. На своей работе я в основном сижу на встречах, пишу электронные письма, рассказываю своей команде о грядущих изменениях, разбираю конфликты подчиненных с клиентами, а также готовлю оценку эффективности.
Финн считает оценку эффективности ерундой, объясняя, что «все и так знают, кто здесь бездельничает». На самом деле он спокойно признает, что бо́льшая часть его обязанностей – тоже ерунда. Полезная часть его деятельности – это в основном работа костыльщика: он решает проблемы, порожденные тем, что в компании неоправданно сложные бюрократические процессы. Кроме того, и сама компания, честно говоря, бесполезна.
Финн: Сейчас, когда я пишу об этом, часть моего мозга всё еще хочет защитить мою бредовую работу – в основном потому, что работа обеспечивает меня и мою семью. Думаю, из-за этого и возникает когнитивный диссонанс. Не сказал бы, что я как-то эмоционально вкладываюсь в работу или в компанию. Если бы я пришел на работу в понедельник и не обнаружил своего офиса, то наплевать было бы не только всему обществу, но и мне самому. Если моя работа и приносит мне какое-то удовлетворение, то это потому, что я мастерски ориентируюсь в нашей неорганизованной организации и могу добиваться в ней результата. Но, как вы легко можете догадаться, если ты здорово разбираешься в чем-то ненужном, то это не приносит настоящего удовлетворения.
Я бы предпочел писать романы и колонки, чем и занимаюсь в свое свободное время, но боюсь, что если резко уйду с бредовой работы, то не смогу зарабатывать себе на жизнь.
Это, конечно, распространенная дилемма. Сама работа может быть бесполезной, но трудно считать ее чем-то плохим, если она позволяет тебе кормить своих детей. Можно задаться вопросом, что за экономическая система создает мир, где единственный способ прокормить своих детей – тратить бо́льшую часть своего времени на бесполезные занятия для галочки или на решение проблем, которые вообще не должны возникать. Но с таким же успехом вы можете перевернуть этот вопрос с ног на голову и спросить, действительно ли всё это так уж бесполезно, как кажется, раз создавшая эти рабочие места экономическая система позволяет тебе кормить своих детей. Действительно ли стоит сомневаться в капитализме? Возможно, каждая часть этой системы работает ровно так, как должна, какой бы бессмысленной она ни казалась.
В то же время невозможно просто игнорировать собственный опыт, свидетельствующий, что происходит что-то неладное.
Многие, подобно Лилиан, говорили о мучительном чувстве несоответствия между внешним уважением, которое они получали от общества, и осознанием того, чем они на самом деле занимались. Дэн, подрядчик по административным вопросам в отделении британской корпорации в Торонто, был убежден, что тратил на настоящую работу всего час или два в неделю и легко мог бы делать это из дома. Всё остальное было совершенно бессмысленным. Надевать костюм и приходить в офис казалось ему просто сложным жертвенным ритуалом, серией бессмысленных жестов, необходимых, чтобы доказать, что он достоин уважения, которого он на самом деле не заслуживал. На работе он постоянно думал о том, испытывают ли его коллеги схожие чувства:
Дэн: Я чувствовал, будто нахожусь в каком-то кафкианском сне, где мне одному не повезло видеть, насколько тупым делом мы занимались по большей части. Однако где-то глубоко внутри себя я чувствовал, что все испытывают схожие чувства, но молчат. Мы все должны были это видеть! У нас в офисе было шесть человек, все мы были «менеджерами»… Наверняка в здании было больше менеджеров, чем собственно работников. Ситуация была совершенно абсурдной.
В случае Дэна все подыгрывали этому спектаклю. Атмосфера совсем не была насильственной. Шесть менеджеров и их руководители – менеджеры менеджеров – были вежливыми, дружелюбными и поддерживали друг друга. Они все говорили друг другу, как здорово работают, и рассуждали о том, что если бы всех их не было в команде, то для окружающих это было бы просто ужасно. Дэн считал, что это был всего лишь способ утешить друг друга, ведь все втайне осознавали, что они вряд ли вообще хоть что-нибудь делают, что их работа не имеет общественной ценности и что ничего бы не изменилось, если бы их там не было. Вне офиса было даже хуже, потому что члены его семьи начинали относиться к нему как к человеку, который чего-то добился в своей жизни. «Честно говоря, трудно описать, насколько меня это бесило и насколько бесполезным я себя ощущал. Меня всерьез воспринимали как „молодого профессионала“ – но знал ли кто-нибудь, чем я занимался на самом деле?»
В итоге Дэн бросил работу и стал учителем естествознания в общине индейцев кри на севере Квебека.
