Насладившись видами Рима, Флоренции, Венеции и других итальянских городов, мы провели несколько ночей на берегу озера в окрестностях Вероны. Однажды утром мы проснулись и поняли, что кто-то покопался в наших рюкзаках: их содержимое было разбросано по берегу. После тщательного осмотра мы обнаружили, что нашу одежду и даже мою фотокамеру не тронули. Не хватало только запасных кроссовок Йоава. Мы сочли бы это пустячным происшествием, если бы не одно «но»… Мать Йоава (моя тетя Нава), бесконечно мудрая женщина, решила подстраховать нас на тот случай, если кто-то вздумает украсть наши деньги, и спрятала несколько сотен долларов в запасных кроссовках сына. Обстоятельства сыграли с нами злую шутку.
Собрав вещи, мы решили пройтись по городу — вдруг увидим на ком-нибудь кроссовки Йоава, — а заодно обратиться в полицию. Местные полицейские почти не говорили по-английски, и было довольно сложно объяснить им суть преступления: что украдены кроссовки, что это серьезная потеря, поскольку под стелькой одной из них были спрятаны деньги… Неудивительно, что кроссовки Йоава так и не нашлись. Это нас разозлило. Мы сочли произошедшее вопиющей несправедливостью и решили, что Европа осталась нам должна.
* * *
Примерно через неделю после этого инцидента мы решили, что в дополнение к другим пунктам нашего маршрута хотим еще побывать в Швейцарии и Нидерландах. Мы могли бы купить новые билеты на поезд, но, помня об украденной обуви и о том, что помощи от итальянской полиции мы не дождались, решили творчески подойти к имевшимся у нас возможностям. При помощи такой же черной ручки, как у кассира, продавшего нам билеты, мы нарисовали на своей карте другой путь. Он тоже вел во Францию, а затем Великобританию, но пролегал через Швейцарию. Теперь на карте были отмечены два возможных маршрута: первоначальный и наш, дополненный. Предъявляя карту кондукторам, мы не слышали от них ни одного замечания, касавшегося нашего творчества, а потому продолжали дорисовывать альтернативные пути движения на протяжении еще нескольких недель.
Этот прием срабатывал до тех пор, пока мы не оказались в поезде, идущем в Базель. Швейцарский кондуктор проверил билеты, нахмурился, покачал головой и вернул их нам.
— Вам нужно купить отдельный билет для этой части вашего путешествия, — сообщил он.
— Сэр, но вы же видите, — вежливо ответили мы, — Базель как раз по пути.
Мы показали ему на карте измененный маршрут.
Кондуктор был непреклонен:
— Извините, но вам придется заплатить за билеты до Базеля, или я буду вынужден попросить вас сойти с поезда.
Мы продолжали спорить:
— Все проверяющие принимали наши билеты без возражений!
Кондуктор пожал плечами и снова отрицательно покачал головой.
— Сэр, прошу вас, — взмолился Йоав, — если вы позволите нам добраться до Базеля, мы подарим вам кассету с музыкой великой американской группы Doors.
Кондуктора не обрадовало это предложение (возможно, он не любил Doors), тем не менее он согласился. «Хорошо, — сказал он. — Вы можете ехать до Базеля».
Мы так и не поняли, признал ли он в конце концов нашу правоту, оценил наш благородный жест или просто сдался. После того случая мы перестали рисовать новые линии на своей карте и вскоре вернулись к первоначальному маршруту.
Оглядываясь назад и оценивая наше нечестное поведение, я склонен объяснить его глупостью, присущей юному возрасту. Вместе с тем я понимаю, что это объяснение — не единственное. Полагаю, было несколько факторов, которые заставили нас вести себя подобным образом и считать свои действия вполне допустимыми.
Во-первых — и я в этом уверен, — легкость, с которой мы следовали новым, нами же придуманным правилам
[31], объяснялась тем, что мы впервые очутились в другой стране. Если бы мы как следует задумались над своими поступками, то поняли бы, насколько серьезную ошибку совершаем. Но мы вообразили, что, изменяя маршрут на карте, действуем в рамках обычной для Eurail процедуры. Во-вторых, потеря нескольких сотен долларов и кроссовок Йоава заставила нас думать, что отомстить Европе и вынудить ее отдать нам долг — это нормально. В-третьих, наша поездка была приключением, и, возможно, наш авантюрный настрой отразился и на морали. В-четвертых, оправдывая свои действия, мы убеждали себя в том, что не причиняем никому серьезного вреда. В конце концов, мы всего лишь нарисовали несколько дополнительных линий на листе бумаги. Поезд в любом случае шел по своему пути. Кроме того, вагоны никогда не бывали заполненными до отказа, значит, мы ни у кого не отнимали место. Было и еще одно оправдание: покупая билеты, мы могли выбрать другой маршрут — за те же деньги. И если эти разные маршруты с точки зрения Eurail ничем не отличались (потому что стоили одинаково), то какая разница, когда именно мы захотели изменить свой путь? (Не исключено, что таким же образом оправдывают свои действия люди, оформляющие покупку акций задним числом.) Наконец, часть оправданий была связана с физической природой самого билета. Кассир дал нам всего лишь ксерокопию карты с нарисованным от руки маршрутом, и внести в него изменения было физически просто. А поскольку мы делали это в точности как сам кассир (то есть проводя линии на листе бумаги), простота физических действий быстро трансформировалась в моральную легкость, с которой мы приняли решение смошенничать.
Размышляя обо всех этих факторах, я понимаю, насколько велика наша способность оправдывать себя и насколько часто в повседневной жизни мы прибегаем к рациональным объяснениям своих поступков. Мы обладаем невероятной способностью дистанцироваться — самыми разными способами — от мыслей о том, что нарушаем правила. Особенно когда связь между нашими действиями и ущербом, который они нанесли другим людям, не прямая, а опосредованная.
Департамент обманщиков
Пабло Пикассо как-то сказал: «Хорошие художники копируют, великие — воруют». Человечество никогда не испытывало недостатка в изобретательных умах, охотно пользующихся чужими идеями. Уильям Шекспир черпал их в классических греческих, римских, итальянских и прочих исторических источниках, создавая прекрасные пьесы. Даже Стив Джобс однажды похвастался, что корпорация Apple, как и Пикассо, не стеснялась красть великие идеи.
Эксперименты, о которых я рассказывал до сих пор, предполагали, что изобретательность может являться направляющей силой мошенничества. Нам было интересно, можно ли, повысив степень креативности нескольких людей, добиться и повышения уровня их нечестности. Именно этот вопрос и стал предметом нашего следующего эмпирического исследования.
Мы с Франческой решили проверить, удастся ли повысить уровень мошенничества участников, принудительно настроив их на более креативный лад (такое состояние психологи называют «прайминг», или «фиксирование установки»). Представьте, что вы один из участников и вам предложили пройти «точечный тест». Вы начинаете с пробного раунда, за который не получаете никакого вознаграждения. Прежде чем вы перейдете к этапу, на котором принятые решения будут оплачиваться (в соответствии с вашим выбором), мы просим вас выполнить еще одно задание: нужно закончить предложения (это «магическое» упражнение меняет привычный образ мыслей участников и заставляет их проявить креативность). Из 20 наборов слов, представленных в случайном порядке (например, «небо», «такое», «почему», «голубое» и «сегодня» — всего пять слов), нужно составить грамматически правильные предложения (используя по четыре слова из каждого набора, например «Небо сегодня такое голубое»). Задание существует в двух вариантах (но вы об этом не знаете). Первый — креативный: 12 из 20 предложений включают в себя слова, связанные с креативностью («изобретательный», «оригинальный», «новаторский», «затейливый», «воображение», «идеи» и т. д.). Второй вариант — контрольный: ни в одном из 20 предложений нет слов, связанных с креативностью. Наша цель состояла в том, чтобы подстегнуть воображение участников, настроить их на творческий лад, превратив в некое подобие Альберта Эйнштейна или Леонардо да Винчи, с помощью слов, ассоциирующихся с креативностью. Некоторые испытуемые работали с первым вариантом задания, остальные — со вторым, не меняющим привычный для них образ мыслей.
