Также Комплексная экспедиция показала, что обсуждавшаяся физиками-теоретиками страшная угроза «китайского синдрома», от которой поначалу отмахнулись практично мыслящие авантюристы из Средмаша, не была такой уж невероятной
[1481]. Они установили, что две тонны смертельного вещества «слоновьей ноги» представляют собой лишь малую часть раскаленной реки радиоактивной лавы, образовавшейся внутри реактора в первые минуты после аварии и протекавшей в подвал здания, пока реактор практически не опустел.
Расплавившиеся первыми и набравшие температуру свыше 1850 °С в течение получаса после взрыва циркониевые оболочки топливных сборок растворили таблетки двуокиси урана, которые в них содержались, слившись в горячий металлический «суп», который затем поглотил части корпуса реактора, включая нержавеющую сталь, серпентинит, графит и расплавленный бетон
[1482]. Радиоактивная лава, на тот момент содержавшая 135 т расплавленного урана, начала прожигать себе путь сквозь нижнюю биологическую защиту реактора – массивный стальной диск весом 1200 т, заполненный гравием серпентинита. Она прожгла защиту и ее содержимое, поглотив примерно четверть общей ее массы, и плавно вытекла в нижние помещения
[1483]. Стальной крест, поддерживавший корпус реактора («схема С»), достиг максимальной точки напряжения и сложился; защита вывалилась из дна реактора, и раскаленный кориум начал прожигать дыру в полу подреакторного пространства. Трубы системы поглощения пара (бассейна-барботера), которая не смогла спасти гибнущий реактор № 4, теперь предоставили удобный путь лаве, пытавшейся покинуть здание, распространяясь на юг и восток по четырем отдельным маршрутам
[1484]. Расплавляя металлоконструкции, выливаясь сквозь открытые дверные проемы, медленно заполняя коридоры и помещения и просачиваясь дальше по трубопроводам, лава, этаж за этажом, стекала к фундаменту 4-го энергоблока.
К тому времени, когда кориум достиг емкостей бассейна-барботера, опорожненных такой высокой ценой капитаном Зборовским и сотрудниками станции, он прожег и просочился сквозь три этажа подреакторных помещений, вбирая в себя обломки и части здания, пока не достиг суммарного веса минимум в 1000 тонн
[1485]. В некоторых помещениях расплавленный металл собрался в лужи глубиной 15 см и застыл
[1486]. Несмотря на усилия Зборовского и его людей, несколько сотен кубометров воды еще оставались в отсеках конденсатора, и только когда поток кориума достиг этого места, «китайский синдром» наконец подошел к концу. Лава стала падать в остатки воды в бассейне-барботере и безвредно остыла
[1487]. Расплавленное сердце реактора № 4 завершило свой путь – однако серая керамическая пемза, в которую превратилась лава, плавала на поверхности радиоактивного бассейна в сантиметрах от фундамента, отделявшего здание от грунта под ним.
Комплексной экспедиции пришлось до 1990 года отыскивать бóльшую часть расплавленного топлива и только потом составить доклад, уверяющий правительственную комиссию, что призрак реактора вряд ли «в обозримом будущем» восстанет снова
[1488]. Даже спустя четыре года после аварии температура внутри некоторых топливных кусков оставалась высокой – до 100 °С. Однако без насыщения водой новая критичность, по расчетам ученых, была почти невозможна, и они установили систему слежения, позволявшую заранее получить уведомление, если вдруг начнется реакция. К тому времени началось окончательное обрушение Советского Союза, и финансовые потоки и политическое внимание отклонились далеко от Чернобыля.
Все более забываемая всеми и страдающая от нехватки ресурсов Комплексная экспедиция все же продолжала упорно работать
[1489]. Начальник научно-исследовательского отдела экспедиции Александр Боровой за это время совершил более 1000 выходов в саркофаг. Боровой однажды сказал, что ему всегда не хватало физической храбрости и он просто достаточно хорошо понимал опасности радиации, чтобы избегать рисков. Но каждый раз, когда он входил в огромное черное сооружение, это будило в нем те же чувства, что и первая часть Шестой симфонии Чайковского: зловещая прелюдия к борьбе между жизнью и забвением. Физикам не хватало компьютеров и защитного оснащения, отправляясь внутрь саркофага, Боровой брал с собой катушку пластыря, чтобы заклеивать пластиковый комбинезон, если тот порвется.
Со временем у членов Комплексной экспедиции стало заканчиваться даже нательное белье, и после того, как документальный фильм о них показали по Би-би-си, ученые начали получать с Запада посылки с вязаными носками
[1490]. Боровой выдавал их в награду тем членам экспедиции, которые отличились в саркофаге. Тем не менее ученые находили свою работу настолько увлекательной и важной, что некоторые отказывались уезжать в конце своего срока. Многие, отправляясь в саркофаг, оставляли дозиметры в кабинетах, чтобы не превысить официально разрешенную дозу и не быть отправленными домой. Кроме «слоновьей ноги», они столкнулись с другими формациями отвердевшей лавы в руинах 4-го энергоблока и дали им клички Капля, Сосулька, Сталагмит и Куча
[1491]. Одним из этих уникальных открытий была субстанция, которую они окрестили чернобылитом – красивый, но смертельно опасный кристаллический силикат, состоящий из циркония и урана, который они откалывали от развалин
[1492]. Его можно было безопасно изучать лишь короткое время, и образцы вывозили из 4-го энергоблока в выстеленных свинцом контейнерах. По мере того как деньги заканчивались, а опасения насчет начала новой самоподдерживающейся цепной реакции ослабевали, Комплексная экспедиция увидела новую проблему: саркофаг, сооружавшийся в условиях глубокой секретности со всей поспешностью и изобретательностью, на какую был способен СССР, оказался совсем не тем инженерным шедевром, каким его рисовала пропаганда.
