20
Могила для Валерия Ходемчука
В октябре 2015 года я вновь побывал в кирпичном жилом доме на проспекте Вернадского в Москве, где почти десять лет назад встречался с Натальей и Александром Ювченко. Солнце уже село, на улице было холодно, но первый снег еще не выпал. В квартире Ювченко на девятом этаже, несмотря на дорогой ремонт, блестящую современную кухню и новую ванную, обстановка казалась спартанской и холодной. Кота Чарли больше не было. Наталья сказала, что теперь она много времени проводит в Германии, где работает косметологом, а в Москву приезжает редко. Наталье было 54 года, бледная и похожая на птицу, она была одета в зеленый свитер с короткими рукавами, украшенный розовым кантом, волосы ее были выкрашены в темно-каштановый цвет и уложены с начесом. Она заварила травяной чай, положила на тарелку сладкое печенье и рассказала, что случилось с ее мужем.
В 2006 году, когда я был у них в гостях, казалось, что с Александром все в порядке, и только в конце года Наталья заметила, что он худеет
[1517]. Тогда она считала, что ее мужу полезно сбросить вес – похудев, он выглядел моложе. Его новая работа инженера-ядерщика шла хорошо, Александр выглядел здоровым и счастливым. В начале октября они поехали в отпуск на Крит, и однажды Александр пришел на пляж с веслом от каноэ. «Наташа, – попросил он, – составь мне компанию!» Он бросил спортивную греблю более 20 лет назад, но по-прежнему любил этот вид спорта и никогда не пропускал соревнования по телевизору.
На этот раз он нашел ялик и ему был нужен партнер. Наташа никогда в жизни не гребла, но муж настаивал: просто пересечем бухту, это займет всего несколько минут. Она забралась на нос лодки, Александр сел сзади. Наташа опустила весло в голубую воду. Было непросто. Она была хрупкой и неопытной, а ее 44-летний муж оставался широкоплечим и мощным. Приходилось грести изо всех сил, чтобы успевать за его длинными руками и тренированными гребками, но она поймала ритм и всю себя вложила в него. Когда они наконец достигли пляжа, Наталья обернулась и увидела довольного мужа, запыхавшегося от взятого ею темпа. «Ты – чемпион!» – сказал он. В качестве приза он купил ей пару аквамариновых сережек в ближайшем ювелирном магазине.
Отпуск подошел к концу, они летели в Москву, когда Александр вдруг почувствовал себя дурно в самолете, кровь отхлынула от его лица. Он списал все на перемену давления в салоне и больше не думал об этом. Они добрались до дома, он выглядел неплохо, только оставался очень бледным. Но результаты анализов крови были нормальными, и Наталья решила, что муж слишком часто ездит в командировки. Надо просто притормозить.
После новогодних праздников Александр слег с высокой температурой. Думали, что это какой-то вирус, он принимал лекарство. Но температура продолжала скакать – низкая по утрам, высокая вечером. Они поняли, что есть какая-то проблема. Их сын Кирилл вызвал врача.
Выяснилось, что селезенка Александра увеличилась в несколько раз по сравнению с обычным размером – распространенный симптом лейкемии. Показатели количества кровяных клеток в анализах оказались обманчивыми, и, когда Ювченко положили в больницу, его костный мозг начал отказывать. В больнице № 6, теперь переименованной в Федеральный медицинский биофизический центр им. А. И. Бурназяна, продолжали консультировать врачи, которые лечили его в 1986 году – 82-летняя Ангелина Гуськова и 72-летняя Анжелика Барабанова. Поначалу Наталья Ювченко надеялась, что при правильном лечении болезнь мужа удастся взять под контроль и у него впереди будет еще несколько лет нормальной жизни. Но в течение следующих 18 месяцев стала расти опухоль, размеры и злокачественность которой не поддавались никакой терапии, включая новые экспериментальные лекарства из Швейцарии.
В конце лета 2008 года Наталья готовила себя к худшему, думая, что ему осталось жить не более пяти дней. Она, Кирилл и брат Александра Владимир просиживали с больным дни напролет, сменяя друг друга. Наталья готовила дома, приносила еду в больницу и сама кормила мужа. Они были поражены, когда к концу августа он неожиданно встал на ноги. Доктора отпускали его домой на выходные, и он мог гулять, водить машину и покупать свежие овощи на рынке. А вернувшись в палату, лежа в больничной кровати, Александр продолжал работать. Он настоял, чтобы Наталья поехала в командировку в Париж, запланированную на ноябрь, и сам оставался активным и твердо намеренным продолжать жить, как раньше. Но состояние его продолжало ухудшаться. Лицо и тело так опухли, что он перестал быть похожим на себя.
В начале октября 2008 года, когда прогноз уже не оставлял никаких сомнений, врачи отпустили Ювченко домой на две недели – побыть с семьей. Вечером он заезжал за Натальей на работу и отвозил ее домой. 25 октября ему исполнилось 47 лет. Он пил шампанское, и его друзья и коллеги, включая тех, чьи голоса он не слышал давным-давно, звонили со всех концов мира и поздравляли его.
А на следующей неделе, через 22 года после того, как он впервые переступил порог здания на улице Маршала Новикова, Александр Ювченко вернулся в коридоры больницы № 6 – в последний раз. В тот же день он позвонил Наталье и сказал, что его переводят в реанимационное отделение перед операцией, больше он звонить не сможет. 25-летний Кирилл уже работал в этой больнице хирургом-стажером и продолжал видеть отца каждый день. Но в отделении объявили карантин, посещения запретили, и Кирилл предупредил Наталью, чтобы она даже не пыталась пройти в клинику. В субботу Кирилл и Александр шутили и смеялись, а в понедельник, 10 ноября, Александр впал в кому. Восемь часов спустя, незадолго до полуночи, Кирилл позвонил своей матери.
«Отец умер», – сказал он.
Спустя почти 25 лет после взрыва реактора № 4, в феврале 2011 года, 30-километровая зона отчуждения, окружающая Чернобыльскую станцию, оставалась сильно загрязненной
[1518]. Уровни радиации различались сильно и непредсказуемо: невидимый рисунок выпадений въелся глубоко в местность. Площадка Рыжего леса, где солдаты срубили зараженные деревья, захоронили их в бетонных ямах, засыпали землей и песком и снова засеяли травой и засадили деревьями, оставалась настолько радиоактивной, что дорогу через нее забросили. До Чернобыльской станции мы добирались по новой дороге, проложенной в нескольких сотнях метров к востоку от старой. На песчаной дорожке, которая вела мимо кажущихся здоровыми сосен к участкам с кривыми и деформированными деревьями, пощелкивание счетчика Гейгера стало меняться от легкого треска до непрерывного верещания – и проводник сказал, что дальше мы не пойдем. С этого места открывалась голая прогалина, усыпанная мертвой хвоей и сломанными ветками, где почти ничего не росло, а счетчик Гейгера издавал звуки, которые никому не хотелось слышать: непрекращающийся вой белого шума, означающий уровни радиации в тысячи раз выше обычного фона.
За десятилетия, прошедшие с лета 1986 года, когда части 25-й моторизованной стрелковой дивизии огородили чернобыльскую зону отчуждения столбами и забором из колючей проволоки, ее расширяли не раз
[1519]. Власти новых независимых государств пересматривали советские нормативы безопасных уровней радиации в сторону понижения, чтобы соответствовать западным стандартам. В 1993 году основная часть загрязненных земель в Белоруссии, выделенная в Полесский государственный радиационно-экологический заповедник, была увеличена на 850 кв. км. В 1989 году Украина добавила еще одну полосу загрязненной местности площадью 500 кв. км к западному краю зоны, включив эвакуированные площади районов Полесье и Народичи, для создания единой административной единицы, называемой зоной отчуждения и зоной безусловного (обязательного) переселения. К 2005 году сопредельные части белорусской и украинской зон вместе занимали более 4700 кв. км, официально признанных непригодными для проживания.
