Но вместо мужа в дверях стояла женщина. Ее лицо казалось знакомым, но поначалу Наталья не узнала соседку, которая работала в больнице.
«Наталья, – сказала она, – ваш муж просил передать вам, чтобы вы не ходили на работу. Он в больнице. На станции была авария».
За углом, в доме на улице Героев Сталинграда, Мария Проценко услышала шум в квартире внизу
[619]. Как всегда, когда она хотела сообщить соседям важные новости или угостить их чем-нибудь особенно вкусным, Проценко постучала ложкой по кухонной батарее. Тут же раздался ответный стук: спускайся!
Проценко была маленькой симпатичной 40-летней женщиной с короткой строгой стрижкой. Она родилась в Китае, в китайско-русской семье, но выросла в СССР. Ее дед был арестован и пропал в ГУЛАГе во время сталинских чисток; когда она была еще совсем маленькой, оба ее старших брата умерли от дифтерита, потому что не могли попасть к доктору из-за карантина в пограничном китайском городке, где они жили. Ее убитый горем отец скатился в опиумную зависимость, а мать бежала в советский Казахстан и вырастила Марию одна. Выпускница Строительно-дорожного института в Усть-Каменогорске, Проценко семь лет была главным архитектором Припяти и занимала кабинет на втором этаже горисполкома. С несоветским вниманием к деталям она надзирала за новым строительством в Припяти. Вступить в партию ей мешало китайское происхождение, но она вносила в работу чужестранное усердие. Она ходила по улицам с рулеткой, проверяя качество панелей в новых домах. Она гоняла строителей за кривые тротуары: «Дети ноги переломают и как вы тогда будете себя чувствовать?», а если слова убеждения не доходили, крыла строителей матом
[620]. Многие мужчины ее боялись.
Многие из зданий Припяти – Дворец культуры, гостиница, исполком – были построены по стандартным проектам, разработанным в проектных институтах Москвы и Киева и предназначенным для воспроизведения в любом уголке СССР. Проценко делала что могла, чтобы они были особенными. Невзирая на преобладающую государственную доктрину хмурой «пролетарской эстетики»
[621], с отказом от декадентского западного стремления к индивидуальности в пользу экономии, она хотела, чтобы дома были красивыми. Проценко бережливо использовала небольшие запасы древесины твердых пород, плитки или гранита для декорирования интерьеров зданий Припяти, придумывая паркетные полы и гнутые узорные решетки для ресторана или маленькие вставки из мрамора в стенах Дворца культуры. Город разросся с двух микрорайонов до трех, потом четырех. Она помогала выбрать имена для новых улиц и добавляла утонченности новым сооружениям. Библиотека, бассейн, торговый центр, стадион прошли через ее руки.
Выходя из дома этим утром, Проценко собиралась провести день на работе. Город готовился к очередному расширению. На днях она принимала делегацию планировщиков из Киева. Они утверждали инфраструктуру нового микрорайона, который построят на отвоеванной у реки земле для работников новой станции Чернобыль-2. Со дна Припяти уже черпали песок, чтобы готовить площадки для новых домов. После того как их построят и заселят, в городе будут жить больше 200 000 человек
[622].
Когда Проценко спустилась в квартиру этажом ниже, уже перевалило за 8 часов утра субботы. Ее 15-летняя дочь ушла в школу, муж, работавший в городе механиком, еще спал. Соседи снизу – ее подруга Светлана с мужем Виктором – сидели за кухонным столом. Несмотря на ранний час, они пили самогон. Светлана объяснила, что ее брат звонил со станции. Был взрыв.
«Будем выгонять шитиков!» – сказал Виктор, подняв стакан
[623]. Как многие строители и энергетики на станции он верил, что радиация производит в крови зараженные частицы – «шитики», прекрасным средством от которых является водка. Пока Проценко объясняла ему, что самогон ей в горло не полезет несмотря ни на какие «шитики», в дверях возник ее муж: «Тебе звонят»
[624].
Звонила секретарша из исполкома. «Сейчас буду», – сказала Проценко.
К 9:00 утра на улицы Припяти вышли сотни привезенных сотрудников милиции, все дороги в город перекрыли милицейские блокпосты
[625]. Но когда руководство города – включая Проценко, Есаулова, начальника гражданской обороны и директоров школ и предприятий – собралось на экстренное совещание в «Белом доме», утро в Припяти начиналось точно так же, как и любое теплое субботнее утро
[626].
В пяти городских школах начались уроки. Под деревьями на улицах мамаши прогуливали детей в колясках. Люди отправлялись на пляж загорать, рыбачить и купаться в реке. В продовольственных магазинах покупатели запасались продуктами, пивом, вином и водкой на майские праздники. Многие отправились на дачи и огороды. Рядом с кафе у речной пристани шли последние приготовления к свадьбе на открытом воздухе, а на стадионе городская футбольная команда проводила тренировку перед вечерним матчем
[627].
В конференц-зале на четвертом этаже «Белого дома» взял слово Владимир Маломуж, второй секретарь Киевского обкома. Он приехал всего за час или два до этого, и, поскольку в экстренных ситуациях компартия должна быть впереди, сейчас управлял ситуацией
[628]. Рядом с ним стояли два главных человека в городе – директор станции Виктор Брюханов и начальник строительства Василий Кизима.
