«Произошла авария, – сказал Маломуж, обойдясь без пояснений. – Обстановка изучается прямо сейчас. Когда у нас будет больше подробностей, мы вам сообщим»
[629].
Тем временем, пояснил он, в Припяти все должно идти как обычно
[630]. Дети должны оставаться в школах, магазины работать, свадьбы, запланированные на этот день, играться.
Естественно, были вопросы
[631]. Пионеры школы № 3 – всего 1500 детей – должны были собраться в тот день во Дворце культуры. Следует ли проводить мероприятие? На воскресенье запланирован детский оздоровительный забег по улицам города. Его проводить? Маломуж заверил директора школы, что нет необходимости менять планы; все должно продолжаться, как в нормальной ситуации.
«И прошу без паники, – сказал он. – Ни при каких обстоятельствах вы не должны паниковать»
[632].
В 10:15 передовая бронированная машина радиационной и химической разведки 427-го механизированного полка войск гражданской обороны медленно свернула с киевского шоссе на Припять
[633]. С задраенными люками и включенным дозиметрическим оборудованием боевые машины разведки, ревя двигателями, взбирались на мост через железнодорожные пути. Город был виден сквозь толстые пуленепробиваемые стекла. Казалось, все в нем в норме.
Следуя сзади на дистанции 800 м, как того требовал боевой порядок, оставшиеся машины колонны радиационной разведки догнали передовой бронетранспортер на площади перед «Белым домом». Экипажам была поставлена задача провести радиационную разведку города и окрестностей, но для этого требовались карты Чернобыльской станции и Припяти. У военных их не было. На втором этаже «Белого дома» они разыскали Марию Проценко, у которой были карты города, но не было возможности сделать с них копии. Фотокопировальную технику можно использовать для размножения самиздата, потому доступ к немногим имеющимся в СССР машинам контролировался КГБ
[634]. Проценко встала за кульман и стала быстро чертить схему города
[635].
В полдень части радиационной разведки разделились на группы и отправились измерять радиацию в городе, с юга полетел к Припяти вертолет МИ-8 255-й отдельной смешанной авиаэскадрильи Киевского военного округа
[636]. В кресле пилота сидел капитан Сергей Володин, вместе с двумя членами экипажа дежуривший в это утро в военном аэропорту Борисполя
[637]. У военных всегда был наготове для экстренных случаев вертолет с экипажем. Но Володину и его подчиненным было привычнее возить начальство по республике – вертолет был оборудован для этих целей: ковры на полу, комфортабельные кресла, имелся туалет и даже бар. И хотя экипаж этой машины прошел подготовку к боевым вылетам в горах Афганистана, назначения в «Афган» так и не последовало.
Около 9 часов утра Володин получил приказ провести воздушную радиационную разведку вокруг Чернобыльской станции
[638]. По дороге туда он должен был забрать старшего офицера гражданской обороны, который сообщит необходимые детали
[639]. После заполнения полетного задания Володин пошел к дежурному получать персональные дозиметры для себя и экипажа. Но батарейки в приборах протекли. Заменить их мог только офицер химической службы, а он находился на другой стороне летного поля, строил гараж для командира базы. Володин решил обойтись без персональных дозиметров. И хотя вертолетчикам выдали респираторы и резиновые защитные костюмы, лететь в таком облачении казалось невозможным
[640]. Погода стояла теплая, в кабине было жарко, даже в их летней форме. Около 10:00 бортинженер проверил двигатели, и Володин – в форменной рубашке с короткими рукавами – забрал майора гражданской обороны с радиометрическим оборудованием и полетел к Припяти за дальнейшими указаниями.
Володин хорошо знал Чернобыль
[641]. Перегоняя на ежегодное обслуживание вертолеты эскадрильи на военный завод в литовском Каунасе, он пролетал над белыми коробками электростанции. Иногда, просто из любопытства, он включал боевой радиометр ДП-3, установленный в кабине. Предназначенный для использования в случае ядерного нападения, ДП-3 имел четыре шкалы чувствительности для измерений – от 10 до 100, 250 и, в конце концов, 500 рентген в час. Но пилот ни разу не видел, чтобы стрелка хотя бы шелохнулась.
Теперь, приближаясь к станции на высоте 200 м, Володин увидел белый дым, плывущий над зданиями. Он велел включить радиометр в кабине. Штурман приготовился произвести необходимые вычисления, чтобы определить уровень радиации на земле по воздушным замерам. Володин заметил желтый автобус «икарус», едущий между незавершенными 5-м и 6-м блоками станции. Что ж, подумал он, если люди внизу еще работают, все должно быть в норме.
Потом он увидел, что западный торец станции обвалился. Внутри что-то горело.
«Восемнадцать рентген в час, – доложил бортинженер. – Уровень поднимается быстро».
Майор гражданской обороны открыл дверь в кабину пилотов и сказал, что с его стороны отмечается радиоактивность. Он открыл иллюминатор кабины и снял показания прибора снаружи вертолета: 20 рентген в час.
Пролетев атомную станцию, Володин приготовился посадить вертолет в Припяти, где майор должен был получить инструкции для разведывательного полета. Он облетел город, ища подходящую площадку, на которой можно было сесть против ветра. На улицах Припяти было много людей, на реке рыбачили, на огородах сажали картошку. Чистое синее небо, ярко-зеленый лес. Над вертолетом пролетела стая белых чаек.
