Около 13:30 капитан Володин поднял вертолет на высоту 100 м, полетел на север над первыми тремя ближними к Припяти деревнями, потом повернул на запад. Показания бортового дозиметра оставались на нуле. Володин опустился до 50 м, полетел к следующей деревне: ничего. Он опустился еще ниже, до 25 м – стрелка прибора не сдвигалась. Володин подозревал, что чувствительность была слишком низкой для замера. Пройдя последний поворот, Володин полетел вдоль железнодорожных путей в сторону Чернобыльской станции.
Справа от себя он видел деревню Чистогаловку, где люди копались в огородах
[652]. Ветер теперь дул на юго-запад, неся в сторону деревни тонкий след белого дыма – или, может быть, пара – со стороны АЭС и железнодорожной станции.
Чистогаловка не входила в план разведки, но Володин решил произвести замер. Что, если дым радиоактивен? Эта дрянь могла падать людям прямо на головы. Пролетев над станцией, он потянул рычаг управления, и вертолет свернул вправо.
Крупные капли жидкости стали образовываться на козырьке. Сначала Володин подумал, что это дождь. Но потом заметил, что капли не разбиваются о стекло, как вода: жидкость была странной – тяжелой и похожей на смолу. Она сползала, как желе, и потом высыхала, оставляя похожий на соль осадок. А небо оставалось чистым. Володин склонился над приборной панелью, потом посмотрел вверх: прямо над ним плыл тот же белый дым – где-то он казался жиже, где-то гуще, как облако.
– командир, зашкалило! – крикнул бортинженер.
– Что зашкалило?
– ДП-3. Стрелка застряла.
– Тогда переключись на диапазон выше, – сказал Володин и обернулся, чтобы взглянуть на шкалу прибора. Но радиометр уже был выставлен на максимальный диапазон. Стрелка словно приклеилась к самой дальней отметке – 500 рентген в час. Володин знал, что прибор получает данные с приемника, расположенного за его креслом. Это казалось невозможным: уровень радиации в кабине превысил худшие ожидания ядерной войны. Что бы это ни было, надо было немедленно уходить от этого облака.
Володин бросил рычаг вперед. Нос вертолета нырнул вниз и влево. Верхушки деревьев смазанной зеленой полосой пронеслись под ними. Он выжал из машины максимальную скорость, направляясь от железнодорожной станции в сторону Припяти. Дверь кабины распахнулась, в проеме стоял майор гражданской обороны со своим радиометром в руках.
«Что ты сделал? – закричал майор, перекрывая шум двигателей. – Ты нас всех убил!»
Все утро Наталья Ювченко пыталась выяснить, что случилось с ее мужем
[653]. Она спустилась к телефону-автомату и позвонила в больницу, но там ей ничего не сказали. Потом она узнала, что в больнице сотрудники КГБ, туда никого не пускают. Но оставаться дома, ничего не зная, она не могла. Александр не один не вернулся с работы. Пришла ее близкая подруга Маша из квартиры этажом ниже: ее муж, работавший на 3-м блоке, тоже не пришел домой.
Наталья оставила сына под присмотром соседей, и женщины вдвоем пошли от двери до двери, от квартиры к квартире, от дома к дому – поднимаясь по гулким бетонным лестницам, звоня в звонки, пытаясь найти кого-нибудь со станции, кто мог бы рассказать им, что случилось. Наталья пыталась отправить телеграмму родителям, но почта была закрыта. Маша сняла трубку, чтобы позвонить матери и отцу в Одессу, но линия молчала.
В конце концов вернулся Машин муж, подтвердивший новости об аварии. Он сказал, что помогал доставить Александра в больницу этим утром. Потом еще один сосед сказал, что видел его в госпитале. Александр был цел, и сосед сказал, где его искать: на втором или третьем этажах больницы, в конце коридора. Может, внутрь ее не пустят, но она могла покричать ему через окно.
Наталья добралась до медсанчасти № 126 уже ближе к вечеру. Александр выглянул в окно, по пояс голый, в пижамных штанах. Он спросил, оставляла ли она окна в квартире открытыми на ночь.
Наталья почувствовала облегчение. Муж выглядел нормально, хотя рука и плечо у него были ярко-красными, словно от солнечного ожога. Но ее больше тревожило, что волосы у него на висках стали совершенно седыми.
– Конечно, оставляла! – ответила она. – Такая жара и духота!
Наталья видела, как за ее мужем по палате ходят другие люди: видимо тоже пациенты. Точно она не знала. Никто из них не подходил к окнам. Она боялась, что ее заметят и уведут.
– Наташа, – сказал Александр, – закрой все окна. Выбрось всю еду, что стояла открытой. И вымой всю квартиру.
Он не мог сказать ничего больше. В палате были люди из КГБ, они опрашивали доставленных. Но пара договорилась встретиться так же на следующий день. К тому времени женщины уже смогли тайком передать своим мужьям водку, сигареты и разные народные средства – некоторые через окна, привязав сумки к концам бечевки
[654]. Александр попросил Наташу принести ему полотенце, зубную щетку, зубную пасту – и что-нибудь почитать
[655]. Обычная просьба человека, угодившего в больницу. Паника вроде бы кончилась. Наталья была уверена, что теперь, когда с аварией на станции справились, все будет в порядке. Она вернулась домой и сделала все, как сказал муж.
К 16:00 члены медицинской группы ОПАС начали сортировать пациентов
[656]. Александр Есаулов стоял рядом с врачом, который достал потрепанный блокнот и начал по телефону зачитывать список симптомов кому-то в Институте биофизики в Москве.
«Многие в тяжелом состоянии
[657], – говорил он каким-то опустошенным голосом. – Ожоги тяжелые. Многих сильно тошнит, множественные ожоги конечностей. Состояние пациентов отягощается термическими ожогами. Их необходимо срочно эвакуировать в Москву».
Но когда он сказал, что нужно перебросить самолетом 25 человек, на другом конце линии, видимо, запротестовали. Голос врача стал жестким.
«Ну так что же, значит, организуйте это», – сказал он.
Все время поступали новые пациенты с симптомами лучевой болезни. После короткой дискуссии начальник медсанчасти принял решение раздать всем в Припяти стабильный йод – как профилактическое средство против йода-131, радиоизотопа, представляющего особую опасность для детей
[658]. Но в аптеках не было такого запаса таблеток, и нужно было сохранять секретность в условиях кризиса. Тогда Есаулов использовал свои связи в соседних районах Чернобыля и Полесья и отправил тихую просьбу о помощи. К вечеру прибыли 23 000 доз йодида калия, начали готовиться к раздаче по квартирам Припяти.
