В своем штабе в городе Чернобыле Силаев следовал типично советскому подходу в кризисной ситуации: вместо того чтобы выбрать один путь действий, он дал приказы к активным действиям и патриотическому самопожертвованию на всех фронтах сразу. Персонал станции должен был найти способ закачки азота в корпус реактора, чтобы накрыть плавящееся ядро и отрезать от горящего графита кислород. Силаев вызвал из Киева инженеров-метростроителей, чтобы начать бурение ниже 4-го энергоблока, заморозить песчаную почву жидким азотом или аммиаком и защитить водоносный слой от попадания плавящегося топлива
[878]. Он попросил найти отважных людей, которые спустятся в темные помещения под реактором, откроют задвижки бассейна-барботера и сольют 5000 кубометров радиоактивной воды, которые там находятся
[879].
В это время атака вертолетов генерала Антошкина на реактор № 4 продолжалась
[880].
В час ночи в субботу 3 мая капитан Петр Зборовский из 427-го Краснознаменного механизированного полка Войск гражданской обороны заканчивал мыться в полевой бане, в военном лагере в 30 км к югу от станции
[881]. Он уже вытирался насухо, когда услышал, что его ищут. Подошли полковник и генерал-майор. Он никогда прежде не встречал их.
– Собирайтесь, – сказал генерал. – Вас хочет видеть глава правительственной комиссии.
Зборовский в свои 36 лет уже 16 лет являлся ветераном борьбы с катастрофами и имел кличку Лось из-за физической силы. Пока он провел три дня со своими людьми в облаках пыли и под вихрями воздуха, таская мешки с песком и глиной в парашюты возле вертолетов Антошкина. Он не ел с утра предыдущего дня и предвкушал лечебную дозу водки – 100 граммов.
– Я без ужина никуда не пойду, – сказал Зборовский.
– Мы подождем, – ответил генерал.
Бассейн-барботер
[882] залегал глубоко под реактором № 4 – в запутанной мешанине подвалов, напоминающих кроличьи норы. Он состоял из большой бетонной цистерны емкостью 7000 кубических метров – поделенной на два этажа, вмещавшей лес толстых труб, разделенной на отсеки и коридоры переборками и наполовину заполненной водой. Барботер был частью главной системы безопасности реактора, предназначенной для предотвращения взрыва пара при разрыве трубопровода высокого давления и максимального диаметра. В таком случае вырывающийся пар должен был выпускаться через перепускные клапаны и направляться вниз в барботер, а там пройти через воду, безопасно конденсировавшись при этом до жидкости.
Но 26 апреля система барботажа быстро переполнилась и не сработала во время окончательного разрушения реактора № 4
[883]. Ни персонал станции, ни ученые не знали, сколько теперь воды в бассейне и цел ли он вообще. Техники ЧАЭС открыли один из соединенных с системой клапанов и услышали только свист входящего воздуха. Тем не менее ученые подозревали, что в емкостях еще оставалась вода. Был отдан приказ подобрать подходящее место, где можно было бы с помощью взрывчатки проделать дыру в почти двухметровой толщины обшитой нержавеющей сталью стене. Когда эта команда дошла до начальника смены 3-го энергоблока, тот предложил потенциально менее разрушительный метод. Изучив чертежи станции, он нашел пару задвижек, предназначенных для слива емкости при обслуживании бассейна. Задвижки располагались в глубинах подземного лабиринта под реактором, но начальник смены, взяв фонарь и военный дозиметр ДП-5, разведал маршрут к ним.
До аварии открыть задвижки было несложным делом: спуститься по лестнице до уровня –3 на 3 м ниже уровня земли, пройти по коридору 001, связывающему 3-й и 4-й энергоблоки, найти вентильный отсек и повернуть штурвалы на задвижках 4ГТ-21 и 4ГТ-22. Но сейчас коридор 001 был затоплен радиоактивной водой. В вентильном отсеке ее глубина была 1,5 м. Начальник смены дошел до этой точки и измерил уровень радиации. Задвижки нельзя было открыть, пока не будет осушен коридор.
Было еще очень раннее утро, когда «Лося» Зборовского провели в зал заседаний на втором этаже штаба правительственной комиссии в Чернобыле
[884]. Силаев вышел из-за своего стола и встал по стойке смирно, держа большие пальцы рук на швах брюк.
– Товарищ капитан, приказ правительства: откачать воду из-под четвертого блока.
У Зборовского не было возможности подумать.
– Есть!
– Подробности вам сообщит военный штаб, – сказал Силаев. – Будьте готовы к 9:00.
Только спускаясь по лестнице, капитан вспомнил о последних сообщениях о 4-м блоке: 2800 рентген в час у внешней стены реактора. В военно-техническом училище им говорили, что 700 бэр – смертельная доза. У стены он получит столько за 15 минут. Какая же радиация под самим реактором?
Зборовского повезли в Киев, на базу Войск гражданской обороны, собрать людей и инструменты. По пути завезли его домой. Зная, что одежда на нем сильно загрязнена, разделся на лестничной клетке, прежде чем войти в квартиру. Поцеловал спящего 12-летнего сына и попрощался с женой. Он не сказал ей, куда идет.
Вернувшись к Силаеву в 9:00 утра в воскресенье, капитан узнал, что операцию придется планировать с самого начала. Даже элементарные вопросы, например как попасть в подвал 4-го блока, чтобы спустить воду, и куда она польется, пока не рассматривались. На утреннем совещании правительственной комиссии эксперты не могли придумать безопасное хранилище для 5000 кубометров – хватит, чтобы наполнить два олимпийских бассейна, – высокорадиоактивных сточных вод. В ожидании решения Зборовский изучал местность на бронетранспортере и нашел место, где можно было проломить стену и попасть в служебный тоннель в подвале. Опасаясь использовать взрывчатку вблизи поврежденного реактора, Зборовский предложил добровольцам из его роты пробить в стене дыру кувалдой. Пятеро шагнули вперед. Уровень радиации был высоким, Зборовский рассчитал, что каждый из них может работать не более 12 минут. Когда стену пробили, Зборовский отправился в подвал, обвязавшись веревкой, как ныряльщик. Он шел в темноте, пока под ногами не начала хлюпать вода. Уровень ее постепенно поднимался до четырех с лишним метров
[885]. Вода была горячая, как в бане, – 45 градусов – и пахла сероводородом.
