Первым шел Борис Баранов, начальник смены, за ним два инженера – Алексей Ананенко и Валерий Беспалов. Когда они спускались по лестнице на отметку –3, Баранов остановился, чтобы замерить уровень радиации в коридоре, ведущем к 4-му блоку. Он полностью выдвинул телескопическую рукоятку ДП-5 и выставил датчик в темноту. Дозиметр немедленно зашкалило во всех диапазонах. Делать было нечего: «Давайте очень быстро!» – сказал Баранов, и они пустились бегом через опасное место. Впрочем, один из инженеров не удержался и обернулся. Он мельком увидел гигантский конус – нечто черное, крошащееся, перемешанное с кусками бетона. Это была субстанция, провалившаяся сверху из разрушенного здания. Язык у него щипало, чувствовался металлический привкус.
Путь вниз ко входу в коридор 001 уже был разведан дозиметристом с радиометром ДП-5, который провел финальные замеры над поверхностью воды в коридоре. А дальше подвал представлял собой опасную неизвестность. Никто не знал, сколько там воды и насколько она радиоактивна. Получаемая в тоннеле доза облучения неостановимо росла, на счету была каждая секунда.
Баранов остался снаружи, двое инженеров вошли внутрь
[948]. Стояла странная тишина. Плеск воды под ногами эхом отдавался от низкого потолка; они слышали собственное хриплое дыхание, приглушенное влажными лепестковыми респираторами. Зато они увидели, что вода доходит только до щиколоток, и натолкнулись на трубу большого диаметра, по которой можно было идти. Сами задвижки оказались целыми и были обозначены: четко виднелись номера 4ГТ-21 и 4ГТ-22. И тут же Ананенко опознал звук воды, вытекающей из бассейна-барботера у них над головами.
К рассвету 8 мая неминуемая угроза второго катастрофического взрыва под реактором была устранена. Вскоре после этого чиновник в гражданском нашел «Лося» Зборовского на своем посту в бункере и вручил ему конверт от правительственной комиссии. В конверте он обнаружил тысячу рублей наличными
[949].
Чувство облегчения после того, как удалось слить бассейн-барботер, было недолгим
[950]. Хотя усилиями солдат и инженеров вероятность разрушительного взрыва пара устранили, угроза водоносному слою сохранялась, и опасения ученых по поводу «китайского синдрома» только усилились. Некоторые расчеты говорили
[951], что, если раскаленная масса топлива пройдет сквозь фундамент 4-го энергоблока, она может уйти в землю на глубину до 3 км, прежде чем остановится. Метростроители из Киева уже начали бурение в направлении реактора № 4, надеясь заморозить почву жидким азотом, но продвигаться им мешали дождь, пыль и высокорадиоактивные обломки. Приходилось часто останавливаться, натыкаясь на подземные помехи, не обозначенные на чертежах станции, например на основания подъемных кранов, оставшихся со строительства станции
[952]. Ломались драгоценные буровые коронки, и приходилось начинать прохождение снова и на все большей глубине.
Одновременно Силаев распорядился начать закачку газообразного азота в бассейн-барботер
[953]. Людей отправили в подвал, планируя залить его бетоном, как только удастся откачать воду. К концу недели Политбюро дало разрешение на самые отчаянные меры из предпринятых до сих пор: сообщалось, что советские дипломаты обратились с просьбой о помощи к Немецкому атомному форуму, частной общественной организации
[954]. В подробности проблемы немцев не посвятили, сказав лишь, что срочно нужны консультации, «как обращаться с чем-то чрезвычайно горячим, что может протечь сквозь фундамент ядерной станции».
В лаборатории на окраине Москвы подчиненные Велихова круглосуточно исследовали расплав диоксида урана
[955]. Это было задание Политбюро – дать наиболее консервативный прогноз из возможных для расплавления реактора. Физики работали совместно с двумя группами математиков, которые дни и ночи проводили за компьютерами, проверяя свои теории. Прогон одного цикла испытательного алгоритма занимал от 10 до 14 часов, так что возле каждого математика сидел коллега, чтобы исправлять его ошибки, когда он зависал, или расталкивать его, когда тот засыпал. Они могли быть уверены в своих выводах, только если совпадали результаты обеих групп.
Результаты их ужаснули
[956]. Если расплавленное топливо растечется по достаточно большой площади, образовав слой не толще 10 см, оно начнет остывать быстрее, чем сможет расплавить бетон или грунт, постепенно перестанет двигаться и застынет. Но ученые также обнаружили, что новое вещество, которое, по их представлениям, вытекало из плавящегося ядра реактора, – комковатая смесь двуокиси урана, песка, циркония и свинца, формирующая созданную человеком радиоактивную лаву (кориум), – может вести себя неожиданным образом. Если его накрыть, например несколькими тысячами кубометров жидкого бетона, жар радиоактивного распада будет в плену и кориум начнет плавиться еще быстрее. И хотя теоретически использование труб для замораживания грунта может остановить его продвижение, компьютерная модель показывала, что это произойдет только в очень узких пределах. Если охлаждающие трубы расположить шире, чем 4 см одна от другой, кориум просто разделится на множество языков, протечет между ними и сольется в единую массу на другой стороне, как некая примитивная, но предприимчивая форма жизни, продолжающая свой неостановимый путь вниз. Ученые поняли, что усилия метростроителей обречены на провал и попытки заполнить бассейн-барботер бетоном не имеют смысла.
Теперь ученые ощущали себя не отрешенными от мира исследователями чистой физики, а единственными людьми, стоявшими между невежественными идиотами в Чернобыле и глобальной катастрофой
[957]. Сложив в чемодан гармошку распечаток их компьютерной симуляции, Вячеслав Письменный, заведующий лабораторией, ближайшим рейсом вылетел в Киев.
